© Борисов Борис Иванович. Рукопись подготовлена автором 5.7.2009 специально для публикации на сайте http://alpmsu.ru. Для перемещения материалов на другие сайты, а также для публикации в других формах необходимо получить письменное разрешение автора. Обновление 23.8.2014.
Эти записки возникли в результате настойчивых просьб альпинистов, выходцев из секции МГУ, прежде всего Юры Лапина, Серёжи Гуляева и Серёжи Вышенского, а также Кати Воротниковой (Глаголевой). Образцы рукописи я показал знакомым, чтобы понять, туда ли гребу. Знакомые одобрили. С.Вышенский предложил два отрывка поместить на сайте в том виде, как есть (без фотографий и т.д.). Он же выполнил подготовку текста для Интернета.
Ниже приведены некоторые из материалов, которые были написаны в начале 60-х годов и сохранены до нашего времени Оксаной Купенко. Воспоминания Коста, Гарфа, Хргиана, Делоне я перепечатал слово в слово, они мне кажутся исключительно ценными. Другие же, сознаюсь, из этих старых материалов мне не показались интересными, и я их оставил лежать в папке. В частности, упражнения ребят с факультета журналистики: стихи, рассказы.
К этим материалам добавлены мои воспоминания, написанные в 2008 году целиком по памяти, а память ненадежна. К сожалению, у меня нет дневников. За свою долгую альпинистскую жизнь были попытки записывать, и неоднократные. Но где эти записи теперь?
Немного о себе. 1957-1968 годы — альпсекция МГУ, альпсекция СКАН, альпсекция Московского «Буревестника». Выполнил первый разряд. Наибольшее влияние оказал выдающийся альпинист А.Г.Овчинников, которого считаю своим Учителем.
1969-1975 годы — стремление вернуться в горы, несмотря на заболевание.
1976-1982 годы — в команде «Труд» Московской области. Выполнил разряды КМС и Мастер спорта. Руководитель и тренер команды — замечательный альпинист и человек А.Ф.Винокуров.
1983 и последующие годы — работа инструктором и восхождения с постепенным снижением сложности.
Б.Борисов, 5 июля 2009 года
Для меня история делится на такие периоды:
У меня есть записи воспоминаний Б.А.Гарфа, А.Х.Хргияна, А.Н.Коста о довоенном и послевоенном альпинизме в МГУ, написанные в первой половине 60-х годов (1963 или 1964 год). Я приведу их в разделе, посвященном «легендарным» временам.
Эти записи я получил от Оксаны Купенко, которая была в то время председателем альпсекции. Видимо, ребята хотели выпустить альманах, собрали кой-какие материалы, но не довели дело до конца. Среди этих записей есть также заметки Олега Куликова, Володи Боброва и других ребят, но эти заметки относятся к временам, близким к времени написания (т.е. начало 60-х). Я их процитирую в соответствующих местах моих рассказов.
Что-то наблюдал я сам (начиная с 57 года), что-то запомнилось по рассказам пришедших в секцию раньше, на которых мы смотрели в те времена снизу вверх. Вадим Самойлович, Володя Бобров, Мика Бонгард, Игорь Мильштейн, Димка Карпов, Женя Черенков, Лиля Рябова, ... Вообще в те времена ребята не были склонны к воспоминаниям, больше были настроены смотреть вперед.
До войны и в первые годы после войны альпсекция МГУ проводила альпиниады, которые нумеровались: первая, вторая и т. д. Кто не попадал в альпиниаду, ехал по путевке в лагерь. Подготовка альпиниад велась самими участниками. Во время альпиниады тоже было самообслуживание, когда и инструктора и участники были одним дружным коллективом. Выработался своеобразный экспедиционный дух, причастность каждого к общему делу. Дружба, родившаяся в горах, продолжалась и в Москве. Человек не только занимался альпинизмом, но и жил в секции, интересами секции со своеобразным стилем общения. И возможность такого общения значила не меньше, чем собственно альпинизм.
С 1956 года было проведено три объединенные альпиниады МГУ-МВТУ (или, кому больше нравится, МВТУ-МГУ). Тогда они так и назывались: Первая объединенная альпиниада, Вторая объединенная и т.д. Объединение продлилось недолго, поэтому эти названия не прижились.
Лидером и руководителем в период объединения был энергичный мастер спорта из МВТУ Игорь Александрович Ерохин. (Ерохин погибнет в 1960 году во время зимнего траверса Домбая). В период подготовки (осень, зима, весна) секции тренировались отдельно, но много было и совместных мероприятий: кроссы в Царицыно, «закрытия сезона» у кого-нибудь на даче в Подмосковье, встречи по баскетболу, выезды зимой в горы, где катались на горных лыжах и делали несложные восхождения.
Начиная с 1961 года, альпиниад в МГУ не проводилось. Альпинисты МГУ участвовали в спортивных и учебно-тренировочных сборах Студенческого ДСО «Буревестник», в экспедициях и собственных сборах. Новички получали подготовку через альпинистские лагеря, в которых вскоре была внедрена «школа» (5 этапов подготовки).
Вот воспоминания А.Н.Коста. Коста я не застал, только слышал о нём рассказы. Он был, видимо, какое-то время после войны руководителем или лидером альпсекции.
В знаменитом фольклоре «Евгений Стромынкин» в том месте, где даются характеристики студентов разных факультетов, где о мехматянине говорится:
Академичен и лохмат
Кончает он родной мехмат
про студента-химика есть такая строчка:
Стал химик альпинистом
Можно сделать вывод, что во времена Евгения Стромынкина тон в альпсекции задавали химики. Чувствуется влияние Коста, который сам был с химфака.
В поэме «Евгений Стромынкин» вообще-то речь идет о физфаке и о временах, когда общежитие всех факультетов МГУ было на Стромынке.
Ниже приведен текст заметки Коста.
Мне, право же, трудно говорить и писать об истории альпинизма в МГУ потому, что начинал я с ярого отрицания альпинизма вообще, признавая только большой экспедиционный туризм. Однако по мере усложнения маршрутов, которые через несколько лет занятия не только водным, но и лыжным и, в особенности, горно-пешим туризмом все более и более усложнялись, подбираясь к высшей (по теперешней квалификации) трудности, моим товарищам по походам и мне не оставалось ничего другого, как «пойти на выучку к альпинизму». Без этого мы формально не могли уже ходить через сложные перевалы (не пускала горноспасательная служба), да и по существу «дикое» самообучение в таких походах было недостаточно. Стала настойчиво ощущаться необходимость освоения специальной техники, знакомства с тактикой прохождения сложных участков пути.
К этому времени (начало 30-х годов) под руководством начальника военной кафедры, комбрига в запасе (забыл его фамилию) группа энтузиастов Осоавиахима совершила военизированное восхождение на Эльбрус. Группа сотрудников физического, химического, биологического факультетов независимо человек за человеком втягивалась в экспедиционную работу на Эльбрусе, где изучалось действие высоты на организм человека. Двое или трое наших геологов и географов побывали в экспедициях на Памире. Группа студентов и аспирантов географического факультета, участвуя в контрольных картографических съёмках на Восточном Кавказе (Ю.Ратеюм и др.) прославилась открытием целого ущелья, пропущенного когда-то военными картографами, сгонявшими все ошибки съёмки к кромке карты.
Создана была секция альпинизма при МГУ, которая систематически устраивала вечера с выступлениями таких известных ученых-альпинистов как Б.Н.Делоне, А.А.Летавет. Большое влияние на формирование интересов молодежи оказали фотовыставки, в которых участвовали Я.И.Герасимов (тогда доцент, сейчас член-корр. АН СССР), И.Е.Тамм (академик). Ежегодно организовывал высокогорные экспедиции проф. Немыцкий.
В тот период времени альпинистские лагеря готовили новичков; университет же, накопив с помощью экспедиционной работы квалифицированные кадры альпинистов, предпочитал именно этим путем готовить наиболее перспективную спортивную молодежь. Поэтому ежегодно организовывались альпиниады, куда отбиралось традиционно 50 человек (включая инструкторский состав). Те же, кто по состоянию здоровья или по спортивной подготовленности не проходили в альпиниаду по конкурсу (который доходил до 10 человек на одно место), могли претендовать на путевку в лагерь.
Лагеря давали минимум «подготовки» за 20 дней. Альпиниада проходила 30 дней, давала тот же минимум теории, тот же формальный минимум из двух перевалов и одного восхождения, но давала ещё великолепный опыт экспедиционной, походной жизни. Альпиниады никогда не базировались на стационарные здания и лагеря. Продукты везли и несли с собой, покупая кое-что у населения, организуя, если это необходимо, колонну из 5-6 ишаков (нанимаемых или покупаемых на время). Все эти хозяйственные функции координировал один штатный завхоз (который шел на все восхождения, но получал зарплату 2 месяца до и 2 месяца после альпиниады), которому по мере надобности придавались дежурные. Все снаряжение закупал спортклуб (вместе с Осоавиахимом и кафедрой физподготовки), но подгоняли его сами участники. Это касается, в частности, оковывания ботинок, ремонта палаток и др.
По окончании альпиниад, которые проводились на Кавказе, что экономически вполне оправдано, инструктора получали право (то есть продукты от завхоза) на 10 дней делать свои квалификационные восхождения. К ним, как правило, присоединялись наиболее активная часть свежеиспеченных альпинистов. Таким образом, наиболее хорошо проведенный сезон позволял новичку поработать все 2 месяца в горах, всё время живя в полудатках или шустерах (типы палаток) и сходить на 2, 3, а иногда и 4 вершины. Эта часть деятельности в Москве не регламентировалась. Она управлялась только законами спасательной службы на местах и личной договоренностью между участниками и их руководителем. В частности, это значило, что руководитель-инструктор, хорошо уже знавший своих участников после месячного хождения по горам, совсем не должен был брать с собой участника, настроение которого или физическая подготовка казались ему недостаточно хорошими.
Так вот, именно в такие альпиниады наш коллектив туристов (а у нас была своя, независимая секция, которая была одной из наиболее активных в Москве и, может быть, даже в стране) и стал посылать наиболее опытный состав. Практически это привело к слиянию секций в туристко-альпинистскую в 1938 году. Это слияние было экономически подтолкнуто ошибочной линией тогдашнего бюро альпинистской секции, активу которой надоело работать вспомогателями в геологических экспедициях и инструкторами в лагерях и альпиниадах. Они пошли по пути организации очень дорого стоящих спортивных чисто альпинистских экспедиций. Две таких спортгруппы сразу нарушили финансовое благосостояние, спортивного блеска они тоже не дали, и «зачинщики» просто ушли в другое спортобщество. Вспоминая теперь эти фамилии, видишь, что и там они не сделали ни одного классного восхождения.
Кто же действительно руководил учебой молодого поколения альпинистов и делал интересные восхождения? Помимо упомянутого выше Бориса Николаевича Делоне (который, правда, никогда не работал инструктором), значительную роль сыграл мастер альпинизма Николай Михайлович Попов — инженер-строитель первых дирижаблей, автор проекта известного «Приюта одиннадцати» на Эльбрусе. Попов принимал участие в руководстве четырьмя альпиниадами МГУ, как до, так и после войны.
В издательстве «Мир» работает сейчас бывший начальник 5-й альпиниады МГУ (1939 года), опытный инструктор, а в те времена студент химического факультета В.М.Сахаров.
В трех или четырех альпиниадах, начиная с 1938 года, работал инструктором и зам. начальника долговязый мехматовец Н.Н.Веревкин. На физическом факультете работает Н.Н.Виноградова, через руки которой прошло несколько сотен молодых альпинистов. Очень активны были братья Краснопевцевы.
Повышению квалификации и новичков и инструкторского состава весьма способствовала работа на кафедре физкультуры последние 2 года перед войной Франца Бергера. Франц — австрийский коммунист, участник Венского восстания — бежал в СССР от фашистских преследований. На родине он был главным тренером австрийской спортивной горно-лыжной и альпинистской школы горных проводников. Сам первоклассный альпинист и лыжник, он умел показать и рассказать. В период Великой Отечественной войны Франц Бергер в составе специальной парашютной группы дважды был высажен в глубоком тылу противника, но на третий раз тяжело заболел, попал в облаву и погиб в гестапо.
Надо сказать, что не только Бергер помогал воспитанию наших альпинистов. Ежегодно, как в Москве, так и в горах, лучшие мастера альпинизма приглашались для бесед и лекций к нашим альпинистам. Особенно это эффектно выглядело в горах, когда лекцию читали знаменитые своими восхождениями ветераны гор прямо в походной обстановке.
После войны, когда с большим трудом удалось собрать 5 или 6 бывших инструкторов, прежде всего, в 1946 году был проведен как бы смотр оставшихся кадров в альплагере «Алибек». Там по плановым путевкам собрано было 48 человек, бывших инструкторов из разных вузов страны, которые проходили переподготовку под руководством старшего инструктора Г.С.Кватера — профессора Ленинградского университета.
Выявились кое-какие кадры, которые успели побывать в горах даже в 1945 году. Это позволило в 1947 году организовать 1-ю послевоенную, но 7-ю по счету Альпиниаду МГУ. Руководил Н.М.Попов, и мне пришлось быть его заместителем. Условия послевоенной жизни изменили форму работы альпиниад. Теперь главное внимание было уделено расширенной подготовке спортивных и инструкторских кадров, так как просто по пальцам можно было сосчитать людей, которые по опыту восхождений и спортивной форме могли руководить сложным восхождением.
Для того чтобы не потерять старые традиции, 7-я и 8-я Альпиниады, которыми руководил Н.М.Попов, несмотря на чрезвычайно тяжелые условия (отсутствие продуктов питания, плохое снаряжение, прямое противодействие работников лагерей, которым живым укором была активная учеба и спортивный дух в альпиниадах) был сохранен экспедиционный и даже исследовательский стиль, характерный для мероприятий Московского университета. Эти две альпиниады совершили первопрохождения трех перевалов, около 12 первовосхождений, наметили ещё несколько интересных объектов. За эти два года образовался мощный коллектив, который смог уже далее самостоятельно работать, несмотря на то, что многие старые альпинисты стали выходить из строя.
Хочется только, чтобы альпинизм Московского университета на всех его ступеньках сохранял то особенное, что ему было свойственно.
Я имею в виду интерес не только к скальной гимнастике, а к изучению гор.
Я имею в виду научный подход, поисковый.
Я имею в виду нетерпимость к физически и морально грязным личностям, прилипающим иногда к альпинизму.
Я имею в виду альпинизм для людей, которые не глупо рискуют жизнью, но любят её и рискуют умно.
А.Н.Кост, профессор химического факультета
(написано в 64 ? г.)
Собирая вместе разрозненные свидетельства, я составил следующую таблицу про альпиниады МГУ. Очень хотелось бы, чтобы эта таблица была заполнена.
номер альпиниады | год | район, руководитель |
---|---|---|
1-я | 1935 ? | |
2-я | 1936 ? | |
3-я | 1937 ? | |
4-я | 1938 ? | |
5-я | 1939 | В.М.Сахаров |
6-я | 1940 | |
7-я | 1947 | Н.М.Попов |
8-я | 1948 | Н.М.Попов |
1949 | ||
1950 | Адыр-Су? | |
9-я | 1951 | Адыл-Су |
10-я | 1952 | нач.К.Туманов, Кавказ, Адыл-Су |
1953 | Памир (верховья л.Гармо) и Кавказ, Алибек, рук. А.Н.Кост | |
1954 | Адыр-Су | |
1955 | Адыл-Су | |
1-я объединенная (16-я?) | 1956 | Кавказ, Адыл-Су, И.А.Ерохин |
2-я объединенная | 1957 | Кавказ, Безенги, И.А.Ерохин |
3-я объединенная | 1958 | экспедиция на Пик Победы под рук. И.А. Ерохина; и Кавказ, Алибек, рук ...? |
1959 | О. Куликов, Тянь-Шань, Ала-Арча | |
1960 | Б. Локшин (Нелидов), Кавказ, Безенги |
В мае 2009 года мне удалось прочитать недавно вышедшую книгу «Победа Игоря Ерохина», воспоминания участников альпиниады МГУ-МВТУ о восхождении на пик Победы в 1958 г, Издательство Игоря Балабанова, 2009.
Среди прочего в книге помещены небольшие воспоминания Б.Локшина об альпсекции МГУ в 50-е годы.
Воспоминания Бориса Арнольдовича Гарфа. С Гарфом мы (Бобров и я) встречались в альпсекции спортивного клуба АН СССР (СКАН) в 62-64 годах. Когда Гарф перешел из МГУ в СКАН, я не знаю. В начале 60-х Гарф активно участвовал в работе альпсекции СКАН. Это был уважаемый мастер спорта, у которого лучшие спортивные достижения были уже в прошлом. На меня он произвел хорошее впечатление мягкостью, интеллигентностью, доброжелательством.
Заодно вспомню и о его дочери мастере спорта Марине Гарф. Марина вообще-то из МВТУ. Я помню её по 57 году, в Безенги на Мисес-коше она была инструктором, по возрасту не намного старше нас, новичков, но производила впечатление бывалой альпинистки. Потом мы были с ней вместе в Италии (сентябрь 1966) в составе спортивной делегации; об этой поездке расскажу как-нибудь в другом месте. Потом встречались с ней в Фанских горах, куда она привозила сына показать Фаны, потом увиделись на поляне Москвина под Пиком Коммунизма (бывший пик Сталина, а сейчас вроде бы пик Исмаила Сомони). Марина написала замечательную книжку воспоминаний под названием «Волос долог — ум короток». В книжке среди прочего много про альпинизм, и написана она хорошо. Я очень люблю эту книжку и всем советую прочитать.
Итак, привожу полностью текст заметки Б.А.Гарфа.
В память человека врезаются не только исключительные события, участником которых он был, не только сильнейшие переживания, которые ему довелось вынести. Никогда, например, не забуду я альпиниад МГУ, с которыми мне посчастливилось быть связанным. Что может быть лучше палаточного лагерька в сосновом лесу на берегу бурной Шхельды, энтузиазм, жизнерадостность молодых альпинистов университета, глубокая, чисто «альпинистская» дружба, спаивающая всех без исключения обитателей этого живописного уголка. Формализм, администрирование были изгнаны из коллектива. Всё решалось коллективно, и то же время дисциплина была образцовой. Опытные «ветераны» делились своим мастерством и знаниями, новички жадно впитывали советы старших товарищей, стремясь повысить свою квалификацию. Конечно, ни в каком лагере такую чудесную атмосферу дружбы и коллективизма, такие благодатные условия для быстрого роста альпиниста создать невозможно. Каждый знал, что от него самого зависит успех всего дела. Сами организовывали альпиниаду ещё в Москве, сами доставали продукты, сами готовили на костре. Всё сами. Лозунг «один за всех и все за одного» осуществлялся на практике.
Но вот оканчивается альпиниада. Все «находились» досыта, все здоровые, загорелые, довольные разъезжаются по домам. И тогда лучшие «асы» альпиниады выходят на рекордное восхождение, соревнуясь с сильнейшими альпинистами Советского Союза. Я не буду подробно рассказывать о штурме северной стены Чатын-Тау, занявшем первое место в первенстве СССР (оно подробно описано в ежегоднике советского альпинизма «Побежденные вершины»). В нем участвовало шесть альпинистов. Это были лучшие, сильнейшие, и это были мои друзья. Я рад и горд, что мне посчастливилось руководить этим сложным восхождением, и бережно храню маленький голубой значок с надписью «Чемпион МГУ». Да нет, пожалуй, неверно даже говорить здесь о руководстве. Команда была единым целым, и руководить по существу никем не приходилось. Однако к моему долголетнему опыту мои друзья свято прислушивались, и никаких дискуссий в процессе восхождения не возникало.
Четверо суток мы штурмовали стену такой крутизны, что прямо под нами виднелся ледник и лишь после двух часов тяжёлой «строительной» работы удавалось соорудить полусидячую ночевку. Были и острые, как нож, ледяные гребешки, и опасные склоны под нависающим карнизом, и отвратительная погода, словом, все 24 удовольствия альпинизма. Однако в памяти осталось лишь хорошее, лишь радостные минуты, «чувство локтя», глубокое счастье коллективной победы.
МГУ сейчас не проводит альпиниад. А жаль! Сильный и дружный коллектив альпинистов университета создавался на базе альпиниад, ставших традиционными. Почему бы не возродить сейчас эту славную традицию?
Б.А.Гарф, мастер спорта СССР.
Маршрут Гарфа на Чатын: «Чатын по Правому ребру треугольника Северной стены, 5Б к/тр (Б.Гарф, А.Балдин, С.Репин, А.Романович, К.Туманов, Ю.Широков, 12-15 августа 1952 г)». Это восхождение команды МГУ, а также восхождение команды «Спартака» на Мижирги под рук. Пелевина (Пелевинское ребро) — Всесоюзный Комитет по делам физической культуры и спорта при Совете Министров СССР утвердил как лучшие в сезоне и присвоил 1-2 места по классу технически сложных восхождений в 1952 году.
Т.е. эти команды фактически стали чемпионами СССР по альпинизму 1952 г.
Моё знакомство с Александром Христофоровичем Хргианом произошло летом 1957 года. А.Х.Хргиан был командиром отряда новичков в альпиниаде, которая проводилась в этом году в Безенги. Инструкторов в альпиниаде было много, но А.Х. имел звание старшего инструктора, что очень ценилось, т.к. он имел право быть командиром отряда новичков (тогда инструктора делились на Младшего инструктора, Инструктора и Старшего инструктора). В то время ему было 45-47 лет, но выглядел он стариком. Лысый такой домашний дедушка, невысокий. Интересно рассказывал про ледники, горные ветры и т.д. Он был профессором кафедры физики атмосферы на физфаке. Мы относились к нему с уважением, хотя воспринимали не как спортсмена, а как профессора и бывалого альпиниста.
Ниже текст заметки Хргиана.
В 1937 году студенческое спортивное общество «Наука» устроило свой первый альпинистский лагерь и выбрало для этого замечательнейший, хотя и полузабытый теперь, район большого Кавказа — Караугом. Вот об этих истоках студенческого альпинизма мне и хотелось бы рассказать сейчас, четверть века спустя.
Годом ранее, вместе с двумя друзьями — Аркадием Р. И Алёшей С., мы прошли с севера на юг Караугомское плато. Наша группа была третьей в этом обширном районе после англичан Роллстона и Ленгстаффа (1902 г.) и советской группы Летавета (1932 г.). Караугомское плато — огромный заснеженный, изолированный от остального Кавказа цирк с плоским дном на высоте около 3900 метров, окаймленный кольцом высоких вершин (высочайшая из них Уилпата 4647м).
Переход этот дался нам нелегко — тяжелые рюкзаки с двухнедельным запасом горючего и продовольствия были особенно неудобны при подъёме на стену отрога Зап. Караугома, через которую мы перевалили на плато.
После этого четырехдневная метель «прижала» нас к плато, заставив отлёживаться в палатке, не видя в тумане не только окрестных вершин, но и скал, среди которых мы искали приюта от ветра. Наступившее потом прояснение позволило нам найти впервые путь на юг, путь, получивший впоследствии название «перевала Караугом - Шови». Он вел в Шови — уютный и теплый грузинский курорт в долине Риона (называющегося здесь Чанчахи).
И вот, когда на следующий год начальник учебной части будущего лагеря «Науки» В.П.Чередова, тогда уже мастер альпинизма и опытная восходительница, спросила, нельзя ли организовать лагерь в Караугомском ущелье, я мог с самым большим энтузиазмом поддержать эту идею.
Караугомский ледник — один из самых больших на Северном Кавказе — спускается могучим языком прямо в сосновый лес; там, отделенная от ледника невысокой мореной, была отличная поляна (потом кем-то названная «райской»), в лесу, с чистым большим ручьём, с нависшими над ней прекрасными скалами для учебных занятий. На ледник оттуда нужно было не подниматься в горы, а спускаться.
И вот в начале июля 1937г. здесь появился лагерь — самый упрощенный, с низенькими палатками «шустерами» и «гималайками», с обедом, сваренным на костре (когда были продукты и были ишаки, чтобы подвести их, и когда наша хозяйственница Т.И. была в не слишком плохом настроении, чтобы варить еду). Для тех лет это было не так уж плохо, тем более что у нас были отличные руководители — мастера Чередова, Литвинова, Симагин, было неплохое снаряжение и огромный энтузиазм. Ведь это был наш первый студенческий лагерь!
Конечно, как и всегда, «Наука» была прежде всего для студентов. Физический факультет представляли Ю.Краснопевцев и В.Поспелов, химический — В.Сахаров, В.Попов и М.Сахарова (ныне преподаватель нашего геологического факультета), географический - Ю.Ретеюм и мехмат — Н.Веревкин. Своих студентов прислал и Гидрометеорологический институт. Среди них были А. Боровиков (ныне председатель Всесоюзной федерации альпинизма), Н.Вульфсон и др. Из преподавателей МГУ были Я.И.Герасимов и Н.Л.Покровский (сейчас профессора МГУ). Имена всех участников трудно и припомнить сейчас, столько лет спустя.
Как всегда в начале работы было много хлопот, неудач, серьёзных и смешных происшествий. Передовой отряд, высланный для подготовки лагеря, не успел и не сумел сделать этого: переправа через Караугом-Дон, которую мы построили с нашими инженерами, и тропинка к ней скоро разрушились, и нам пришлось ишаков с грузами вместо переправы переводить через ледник. А они, в отличие от альпинистов тех лет, очень не любили ледовой техники. Гоня однажды вечером ишаков через ледник, автор этих строк наблюдал необычную смену теплых и холодных струй ветра над ледником, что потом привело к открытию и описанию так называемого «ледникового ветра». (Правда, в научной литературе открытие это было описано без такой детали; но ведь известно, что Магомед обдумывал содержание Корана во время своих путешествий в качестве погонщика верблюдов).
Отправляясь как-то раз на телеграф в Стыр-Дигор за 15 км, чтобы переругаться с Москвой из-за неприсылки денег и продуктов, Чередова принесла оттуда подмышкой (рюкзак она забыла взять с собой) освежеванную тушу довольно большого барана «с пудик или чуть побольше», как объяснила она. Барана мы съели с большим удовольствием.
Уже при первых учебных занятиях Б.Симагин сломал ногу, и мы очень серьёзно и ответственно провели спасательные работы, доставив его в больницу в Орджоникидзе. С этого дня начался мой большой и печальный опыт в этом деле.
Очень скоро, после занятий на скалах «райской поляны» и на Караугомском ледопаде, мы пошли на наше первое зачетное восхождение. Эта первая в моей и многих моих спутников жизни вершина — пусть пугаются все маршрутные комиссии 1964 года — была вершиной третьей категории — Цихварга (4138м), на которой до тех пор побывали уже упоминавшиеся мною англичане и затем наши инструктора.
Этот большой поход дался нам нелегко. Колонна была большая, почти 35 человек, и от лагеря до лагеря мы были в пути почти что сутки. Снежные склоны и кулуары, скальные гребни и сама вершина были, конечно, нелегки для нас, хотя большинство уже имело тогда солидный опыт кавказских высоких и затяжных перевалов.
Успех восхождения придал нашим альпинистам немало бодрости, а мне — энергии агитировать, наконец, всех за большой поход на Караугомское плато. Вспомним, что за год до этого мне удалось лишь ступить на плато, не поднявшись ни на одну из его вершин. Мои старания не пропали даром. Проекты других восхождений (на Бурджулу и др. вершины) были отставлены, и группа из 15 человек, будущих инструкторов альпинизма «Науки», была сформирована для восхождений на вершины моей мечты. Я попал в отделение, руководимое А.Мышко, тогда студенткой консерватории по классу флейты, ныне, как говорят, она оркестрант Большого театра.
Мой прошлогодний вариант выхода на плато — скальная стена — был забракован нашими инструкторами, ибо большая группа может неосторожно сбрасывать камни, опасные для своих же участников.
Отставили и другую возможность — пробиться через изрезанный и высокий верхний ледопад Караугомского ледника, с его нависающими обломками льда.
Чередова выбрала для подъёма ледяную стену между Восточным Караугомом и вершиной Вологаты, крутую и трудную, потребовавшую рубки многочисленных ступеней (слава богу, рабочих рук было много), забивки крючьев, навески верёвочных перил и прочих мер классического ледового альпинизма. Зато эта стена была вполне безопасна.
Уже в конце первого дня мы поднялись на неё — на край окаймляющего плато гребня. Отсюда в лучах вечернего красноватого солнца мы увидели величественную панораму плато и вершин Цейской группы. На противоположном от нас краю плато стояли грозные башни Сонгути-хох (4460м), высокая пирамида Уилпаты, очень крутой и внушительный с этой стороны Дубль-пик и т.д. Было холодно, над просторами плато дул свежий ветер, немного давала себя знать горная болезнь, но цель была достигнута.
На гребне, как могли удачнее, расставили палатки. Свою я поместил в довольно неудобную трещину, или, вернее, снежный карман возле скал: вчетвером в палатке было тесно, но от ветра мы были надежно укрыты. Нам повезло: под соседней скалой было небольшое озерко, точнее сказать, лужа воды, замёрзшей лишь сверху, и растапливать снег для чая, как это мы делали в предыдущем году, не пришлось. Усталость не помешала нам добавить к чаю достаточно плотный, хотя и поздний, ужин.
На следующий день чуть свет — а это значит, что наша ночь была очень коротка — мы уже вышли на восхождения. Мы разбились на три группы: Чередова повела свою на Бубис-хох, Мышко — на Уилпату (обе вершины относились тогда к 2Б категории трудности), а Гаккель повёл, как было сказано, наиболее сильных участников на Дубль-пик (северная вершина его — 3А категории).
Хотя переход плато и подъём на Уилпату (4647м) занял у нас около 6 часов, это восхождение не показалось нам трудным. Едва ли на Кавказе есть ещё два или три места с таким красивым пейзажем, как гребень Уилпаты. Направо далеко внизу мы видели зеленую Цейскую долину, с могучим чёрным массивом Адай-хоха над ней; налево, на западе, лишь немного ниже, чем Уилпата, поднимались башни Западного Караугома и стена Восточного. Геодезист Кавтарадзе недаром выбрал Уилпату как высшую точку района Кавказа на участке от Казбека до Коштан-тау при съёмках в XIX веке. После 1937 года пятнадцать лет, до восхождения на Эльбрус, Уилпата была моей наивысшей вершиной.
В лагерь мы вернулись быстро вместе с группой Чередовой. Однако третья группа не появилась и не подала никаких сигналов даже поздно вечером. На следующий день чуть свет мы быстро отправились на поиски, чтобы не сказать — на спасательные работы. К счастью, всё обошлось благополучно, группа была найдена: она задержалась на скалах сложных и длинных гребней южной вершины Дубль-пика и терпела холодную ночевку, такую, какую некоторые альпинисты даже считают героическим событием своей жизни.
В этот же день мы сделали еще одно восхождение на вершину Вологаты (4175) совсем недалеко от нашего лагеря — первое восхождение альпинистов на эту вершину.
Спуск по крутому снежнику на ледник Бубис, предпринятый нами затем, оказался весьма трудным и опасным для такой большой группы, так что даже понадобилось организовывать на нём двойное охранение. Ледник, тропинка в альпийских лугах и затем в густом пихтовом лесу привели нас в долину Шови, где появление группы сильно обожженных солнцем, небритых и порядочно оборванных альпинистов со стороны, откуда ещё никогда никто не приходил, произвело сенсацию. Курортных туземцев особенно поразило, что этой группой командовала женщина. Сенсация достигла апогея, когда москвичи в облике людей каменного века явились на танцплощадку и проявили отличные способности в исполнении модных вариантов танго и блюзов.
Увы, контрольный срок «поджимал», и мы в тот же вечер оправились домой через перевал Гурдзи-Вцек. К ночи мы раскинули палатки высоко в лесу, сварив тут последние остатки бывшей у нас пищи. Наутро началась непогода. Дорога на перевал была длинной, скучной и туманной, начавшийся дождь промочил нас до нитки, и радость победы несколько остыла на этом пути.
В лагере нас не ждали ни официальная линейка с пожатием рук, речами и букетами, ни горячий душ, ни торжественный ужин: из-за непогоды продовольствие не было подвезено, и на нашу долю досталось только немного варёной баранины и две бутылки коньяка, которым мы, конечно, оказали честь.
Так закончился наш сбор. Он принёс нам не только значки альпиниста и открыл путь к инструкторской работе, путь, которым многие из нас затем и воспользовались. Он сделал гораздо больше: он познакомил нас с настоящим альпинизмом в трудном и красивом горном районе, где маршруты до нас ещё не были намечены, а вершины видели перед тем едва одно - два восхождения; в длинном походе при изменчивой погоде, то на скалах, то на трудном настоящем высокогорном льду; в восхождениях то малых, то больших групп.
Мы работали вдали от селений и истоптанных горных тропинок, вдали от почты, транспорта, альпинистских лагерей и организованной спасательной службы, учась выполнять их функции сами, своими силами. Мы научились ценить в вершинах не их безличную арифметическую категорию, которую можно было бы нанизывать на ниточку спортивных разрядов, а их новизну, трудность, неизведанность ведущего к ним пути, красоту вершины и пейзажа, который она открывала, то заманчивое непредвиденное, которое составляет привлекательность всякого открытия и которое движет любым творчеством.
К моему большому сожалению, лагерь на Караугоме не был открыт на следующий год: было слишком трудно доставить строительный материал, чтобы построить хотя бы кухню и склад. «Наука» перенесла свою деятельность в 1938-1939 годах в Чирю-Кол в Гвандре, а с 1940 года обосновалась в отличном лагере «Алибек». «Райская поляна» над Караугомским ледником и до сих пор пустует, лишь изредка проходят тут туристы, а вершины Караугомского плато видят восходителей довольно редко, куда реже, чем все примелькавшиеся вершины долины Адыл-су.
А.Х.Хргиан, профессор физического
факультета
(написано в 1964 г.)
В заключение приведу воспоминания Бориса Николаевича Делоне. Его заметка называется «Пик Делоне».
Борис Николаевич был удивительно интересным человеком. Прекрасный математик, член-корреспондент АН СССР. Альпинизмом занимался с 20-х годов прошлого века. Имел звание Мастер альпинизма. Путешествовал он вместе с И.Е. Таммом, известным физиком, академиком и отцом тоже известного альпиниста Е.И.Тамма. Евгений Тамм руководил несколькими экспедициями альпсекции СКАН, а также первой советской экспедицией на Эверест в 1982 году. Кстати, у Б.Н. тоже был сын — альпинист. Имя его не помню, кажется, звали Николай, но отец его звал «Тепка». Этот Делоне-младший был в альпиниаде 57 года в Безенги, и руководил головным отрядом при спуске тел Туманова и Бланка.
Про Б.Н.Делоне ходило много баек, и в альпинистской среде, и на мехмате. Рассказывают, что он на спор ночевал на перилах балюстрады в старом здании МГУ на Моховой, где был тогда мехмат. В студенческом фольклоре «Мехматская таверна» (Зайди в соседскую таверну, / Всегда найдешь ты там Гальперна, и т.д.) есть такие строки:
И в доску пьяный Делоне
С верёвкой лезет по стене.
Про работу, послевоенное время. Пошел к Лаврентьеву: «У всех секретная работа, дайте мне тоже секретную работу» — «Борис Николаевич, секреты ведь хранить надо» — «Я никому не скажу» — «Совсем никому, и даже жене?» — «Ну как же жене не сказать» ...
Про Абалаковых он говорил: «Женечка был добрый, а Виталий злой».
Делоне читал лекции по аналитической геометрии в 1954-55 учебном году. Помимо математики он нам рисовал кота (аффинные преобразования), рассказывал о математическом творчестве, о математических школах.
Помню, на первой после зимних каникул лекции он показывал на своё лицо: «Посмотрите, какой загорелый, это я в горах был». (Он зимние каникулы провел в Алибеке. У них с Таммом был свой домик недалеко от старой столовой за речкой Алибечкой. Столовая эта, красивая, голубая, со значком Альп1 на коньке, и которая потом сгорела.)
В 1962 году у нас был большой сбор «Буревестника», руководил Мика Бонгард и секция СКАН. На сборе был и Евгений Тамм, с семьёй. Семья жила в этом доме. Там же тогда жил и Б.Н.Делоне. Палатки нашего сбора стояли на поляне слева от Алибечки, а дом Делоне-Тамма был справа. Б.Н. по утрам выходил умываться к речке, встречал молодых альпинистов, которые старательно терли зубы щетками с пастой, и очень удивлялся: зачем это они делают, он уже не чистит зубы 40 лет, и все зубы целы (и показывал свои крепкие желтые зубы).
1955 год, весна, Б.Н.Делоне и его ассистент Мищенко (потом работал с Понтрягиным и стал большим ученым) принимают экзамен по геометрии у первого курса. Я готовлюсь по билету отвечать Делоне. Мищенко отпускает очередного студента и говорит: «Вот, Борис Николаевич, я задаю вопрос уже третьему, и они не знают (каждому Мищенко говорил правильный ответ). Интересно, как у них передаётся между собой? Когда уже начнут приходить, зная правильный ответ?» Делоне подпрыгнул: «А зачем скрывать? Я им сам расскажу». Вышел из аудитории, созвал всех студентов, кто ещё не сдавал, и говорит: «Мищенко у вас будет спрашивать то-то, так надо отвечать так-то».
Потом, пока мы готовились, Б.Н. стал рассказывать про Алтай. Как он вскоре поедет на Алтай, как красиво в Шавле, какие там ходят медведи, но палаток почему-то не трогают. «Я всегда считал красивейшим местом Домбай, но теперь считаю, что Шавла». Я так заслушался, что неправильно посчитал определители, и чуть было не прогорел. (Он, правда, поставил мне пятерку, наверное, предчувствовал, что когда-нибудь стану альпинистом).
Делоне хорошо говорил по-французски. При встречах с французскими или итальянскими альпинистами он переводил. Я был на одной такой встрече в Алибеке. Делоне переводил, вставлял свои комментарии, было очень интересно.
На Алтае есть вершина, названная моим именем: «Пик Делоне». И, как это ни глупо, но я горжусь этим, и когда хочу похвастаться, рассказываю об этом.
Как это произошло?
Пик этот 4300м лежит в группе Белухи и является третьей по высоте вершиной Алтая (после Восточной Белухи 4520м и Западной Белухи 4460м). Четвертая по высоте вершина Алтая — Маашей Баш, 4178м, лежит в Северо-Чуйских белках. Она была открыта профессором Томского университета, известным гляциологом М.В.Троновым, первовосходителем на Белуху, и должна была бы по справедливости называться пиком Тронова. До Тронова считали, что четвертая по высоте вершина Икту в Южно-Чуйских белках, но это ошибка.
Как же произошло название моего пика? Среди альпинистов это произошло с легкой руки знаменитого нашего альпиниста В.М.Абалакова, который, делая в 1936 году траверс через эту вершину на главную вершину Белухи, удивился, что на этой, совсем нелегкой вершине, был советский альпинист уже в 1926г. Среди географов название это было внесено академиком Обручевым на проредактированной им карте ледников Белухи в переизданном им сочинении Сапожникова «О путях по Русскому Алтаю». Уж не знаю, сыграла ли в этом случае роль дружба его жены с моей женою.
В 1925 году при маршрутной съёмке геолог Нехорошев наткнулся на одно интересное месторождение на северных склонах Белухи. Для проверки его данных в 1926 году был послан другой геолог. Он-то и пригласил меня как альпиниста помочь ему, а я пригласил моего друга-альпиниста Н.В.Зельгейма (сына покойного уже тогда основателя дореволюционной русской кооперации в сёлах Павлово и Варсма, дело которого очень ценил В.И. Ленин).
Этот Н.В.Зельгейм был любопытным человеком, любителем природы и альпинистом-одиночкой, что тогда очень осуждалось. Так, например, осенью следующего 1927 года я получил от него открытку, в которой он сообщал, что один поднялся на вершину Казбека и там переночевал; затем один поднялся на самую высокую вершину Цейской подковы Уилпату, и было так красиво, что он провел там две ночи, а потом спустился по Караугомскому ледопаду в Дигорию, перешёл через Штулувцек на Дыхсу и при ночевке на перевале Дыхнысеуш (так в рукописи) был лавиной со Шхары «побит о камни сажень пять», но остался жив и, отлежавшись на перевале двое суток, спустился в Безенги. Правда, как нехорошо ходить одному! Однако знаменитый австрийский альпинист Герман Буль сделал один первовосхождение на восьмитысячник Нанга-Парбат в Гималаях.
Ехали мы втроем в 1926 году 6 дней поездом до Бийска, а дальше неделю на телеге до Катанды на верхней Катуни. Телега два раза переворачивалась, и у двоих из нас при этом сломались часы. Наконец, через 20 дней после выезда из Москвы мы оказались у ледника Аккем под северной ледяной стеной Белухи. У ледника мы прожили в палатках месяц. В конце августа мы вдвоём с Зельгеймом отправились на «мой» пик. Геолог не был альпинистом и наблюдал за нами в бинокль с верхнего фирна ледника Аккем, где мы, выкопав для тепла в снегу яму, ночевали.
Воздушен был подъём по северному снежному гребню пика. Не очень трудный, но опасный подъём, как и весь гребень, состоял из огромных карнизов. Местами мы пролезали под ними, а местами по ним. Окрестные вершины медленно уходили всё глубже и глубже вниз, и только обе вершины Белухи оставались выше нас. Солнце жгло немилосердно, воздух был совершенно неподвижный и прозрачный. Далеко на юге на границе Монголии среди бесчисленных снежных вершин хорошо было видно другую высочайшую вершину Алтая — пограничную Кийтын (Табын Богдо Ола). На востоке и северо-востоке — Южные и Северные Чуйские белки. Особенно меня поразило тогда обилие и дикость лесов и красота вершин западных склонов Северо-Чуйской группы. Глядя на них, я думал: «Вот бы туда попасть!» Но, конечно, считал это неосуществимой мечтой. Мог ли я тогда предполагать, что через 30 лет, в 1956 году, я буду там со спортгруппой выдающихся альпинистов Академии наук СССР, которая возьмет большую часть видимых мною вершин?
Когда мы подходили к самой вершине моего пика, обвалился в сторону ледника Менку («Вечность») по крайней мере 100-метровый участок карниза гребня, так что вся гора задрожала. Пришлось спускаться.
Вот такие мои воспоминания.
Б.Н.Делоне, профессор механико-математического ф-та.
Вот цитата из материала Е.Тамма «Записки альпиниста» [2003 г., портал Mountain.RU].
... СКАН (Спортивный клуб Академии Наук) был создан в середине пятидесятых годов. Первым председателем Клуба стал академик В.А.Кирилин. Строго говоря, СКАН это спортивный клуб Московских организаций Академии. Альпинистская секция при клубе была образована в 1955 году. Ее организатором и первым председателем стал Е. Тамм. Наибольшая активность в спортивной жизни секции приходится на период 1956 - 1972 годов. Ниже приведены горные районы и основные восхождения альпинистов СКАН, сделанные в ряде сезонов, относящихся к этому периоду.
Для альпинистов клуба было характерным стремление проводить спортивные сборы и экспедиции в новых, еще не освоенных, с точки зрения альпинизма, районах и совершать восхождения (в «старых» районах) по новым маршрутам. Так в 1956 году была организована экспедиция на Алтай, в район Шавлинского озера. Этот изумительный по красоте и набору вершин район до этого еще не посещался альпинистами. Было совершено 11 первовосхождений, в том числе несколько 4 и 5 категорий трудности ...
Сезон 1957 года — Памир, верховья ледника Федченко, первопрохождение маршрута на пик им. «26 Бакинских комиссаров» (третье место в чемпионате страны и бронзовые медали).
Сезоны 1958 - 59 годов — Кавказ, Безенгийское ущелье. Помимо восхождений на основные вершины района, две неудачные попытки (прерваны из-за непогоды) впервые пройти северную стену Крумкола.
Сезон 1960 года, лето — вновь верховья ледника Федченко. Первопрохождение маршрута на «пик Фикера». Руководитель экспедиции и восхождения В.А.Смит.
Зима 1960 г. — впервые зимний траверс массива Домбай-Ульгена. Были пройдены три из четырех вершин. Траверс пришлось прервать из-за спасательных работ. Произошла трагедия в группе, следовавшей за нами с двухдневным разрывом.
Сезон 1961 года — Памир, верховья ледника «Бивуачный». Первопрохождение маршрута на пик Коммунизма (первое место в чемпионате страны по классу высотных восхождений и золотые медали)
Сезон 1962 и 63 годов — Кавказ. Летом 1963 года «академики» играли роль «подопытных кроликов» в исследованиях на склонах и вершине Эльбруса, проводимых Институтом Медико-Биологических проблем.
Лето 1964 года — первое крупное альпинистское мероприятие на леднике Северный Иныльчек на Тянь-Шане. Первовосхождение на пик Хан-Тенгри с севера (первое место в чемпионате страны в классе высотных восхождений и золотые медали).
В 1965 году — Кавказ, а в 1966 г. вновь Памир и восхождение на пик Е.Корженевской.
1967 и 1968 года — сборы на Кавказе, соответственно в Безенги и Дигории.
В последующие пять лет, по поручению отдела альпинизма Спорткомитета СССР, СКАН проводил сборы в ряде районов Памира и Тянь-Шаня с целью проверки категорий трудности маршрутов (в основном 4 и 5 к.т.). Так в 1969 году это были Фанские горы на Памире, в 1970 г. район Каракола на Тянь-Шане, а в 1971 и 72 годах район Матча, снова на Памире.
В 1971 году при спуске с пика «25-летия ПНР», восхождение проводилось с целью проверки категории трудности (5Б или 6 к.т.?), трагически погибла связка О.Куликов - М.Бонгард (подробнее об этом в разделе 1.3 «Записок...»).
1975 год, группа СКАНовцев, (нас 5 человек) работала летом, в качестве техников—альпинистов, в геологической партии на Новой Земле, в горах, в районе пролива Маточкин Шар.
В альпиниаде 56 года я не был. Всё, что я о ней знаю, я знаю из рассказов В.И.Боброва, В.Н.Шполянского, из книги А.Г.Овчинникова. Как проходило объединение, и чья была инициатива, не знаю.
Альпиниада проводилась на поляне Кошей выше а/л Джан-Туган, среди могучих сосен. Прямо с поляны начинается подъём по тропе к леднику Кашка-Таш, где обычно проводятся ледовые занятия. С поляны видна верхняя часть Эльбруса. Жили в палатках, ходили много. Ходили в смешанных группах, т.е. в одной группе были ребята из МГУ и из МВТУ. Такая, видимо, была установка. И постоянных групп не было, группа собиралась на одно - два восхождения. Всё это способствовало широкой схоженности и укреплению дружбы между МВТУ и МГУ.
Интересно, что на сборе 62 года Мика Бонгард придерживался тех же принципов. Он на каждый выход «раскладывал пасьянс» — формировал группы и предлагал их участникам, и, т.к. предложения были разумные, то все соглашались. На этом сборе мы все передружились: и СКАН, и МГУ, и МВТУ, и МАИ. Это был один из самых удачных сборов за всю мою альпинистскую жизнь.
Руководил альпиниадой Игорь Александрович Ерохин, мастер спорта из МВТУ. Ерохин был талантливым организатором, его уважали и слушались.
В альпиниаде было много новичков и из МВТУ и из МГУ. Подготовка велась следующим образом. Проводился цикл занятий по программе подготовки новичков, перевальный поход и восхождение на зачетную вершину. Все, успешно прошедшие цикл обучения, награждались значками, и проводился отбор. Часть уезжала, а те, кто получил рекомендацию для дальнейших занятий альпинизмом, тут же в альпиниаде совершали восхождения на третий разряд. Новоиспеченные разрядники снова проходили отбор. Самых талантливых из них оставляли для дальнейших восхождений. Таким образом, за один сезон можно было вырасти от новичка до разрядника и сделать несколько восхождений на второй разряд.
В те времена инструктор нужен был только для новичков и значкистов. Начиная с третьего разряда, все ходили в спортивных группах.
Бобров рассказывал, как проходило зачетное восхождение новичков:
— У Ерохина масштабы! Перила, на перестежках сидят инструктора. Рядом с вершиной инструктор встречает новичка: «Вершину видишь?», тут же цепляет его на спусковые перила: «Давай вниз!», и принимает следующего.
За день через вершину пропускали огромный отряд.
Ходили много, руководство препятствий к восхождениям не чинило. Для возвращающихся с пятерки был «стол победителей». Их встречали особенно торжественно.
Шполянский как-то вспоминал (дело было в 63 году, мы сидели с ним на теплых камнях в Безенги, собирали малину и вели разговоры «за альпинизм»). Они шли на Уллутау по доске (тогда была 5А). В их группе был А.Нелидов.
— Ну, я думаю, первая пятёрка, надо не подкачать. Стараюсь. А Нелидов шёл небрежно. На ночевке кастрюлю опрокинул, прямо в палатке. Руководитель в сердцах только и сказал: «Хорошо быть ловким...».
Вообще Нелидов был колоритной личностью. Рассказывали такой случай. На одном из восхождений он был руководителем. Лезли, лезли, стало темнеть, одна связка выше другой. Нелидов скомандовал «Отбой!». Так они порознь и простояли всю ночь.
Про Нелидова много в моих воспоминаниях «Как я стал альпинистом». Нелидов был прямо фанатично влюблен в альпинизм. Рассказывали, что, когда он был совсем молодым альпинистом, то после сезона ходил по Москве в «триконях». В 60-м году Нелидов был дисквалифицирован до новичка, но альпинизм не бросил, снова стал набирать разряды и повторно прошел путь от новичка до мастера спорта. Помню такой эпизод. Дело было до 60 года, скорей всего в Алла-Арче в 59-м. Группа во главе с Нелидовым задерживалась, все волновались за ребят. Присутствовавший тут В.Рокотян философски заметил: «Не волнуйтесь. Придут. С Нелидовым обычно ничего не случается».
Случилось. Уже будучи повторно мастером, Нелидов в составе небольшой группы пошел на поиски пропавших на Эльбрусе. Зимой, в непогоду. Отморозил ноги, видимо неаккуратность всё-таки не прошла даром. Часть ступней отрезали, Толя потом хромал и ходил с палочкой. В 78-м я встретил его в Уллутау, он только что вернулся с Тютю через Хрустальный (3Б)!! Он был очень счастлив.
После завершения учебной работы большая часть бывших новичков уехала, а те, кто был оставлен, ходили в спортивных группах. Альпиниада продолжала функционировать как сбор по повышению спортивного мастерства. Команда МВТУ во главе с Ерохиным совершила восхождение на первенство СССР (на С. Ушбу по «Северной стене», см. сборник «Путями отважных», М., 1958).
В этой альпиниаде новичками, выполнившими разряд, были Володя Бобров (МГУ) и, если не ошибаюсь, Юра Бородкин и Леня Кауц (МВТУ). Конечно, было много других, но я не помню.
До 57 года в Безенги ничего стационарного не было. Изредка наезжали команды для совершения рекордных восхождений, таких как траверс Дыхтау - Коштантау (команда МВТУ под рук. Лубенца, 1951), в котором участвовал А.Овчинников, Дыхтау по Сев. стене (Команда В.Абалакова, 1954), траверс Безенгийской стены, восхождения на Шхару и т.п. Практически выше деревни не было дорог и мостов. А тут мероприятие, которое было одновременно и альпиниадой по массовой подготовке новичков и мини-экспедицией в труднодоступный район.
Альпиниада расположилась на поляне Мисес-кош (тогда писали названия через чёрточку, теперь пишут слитно). Заброска грузов и установка лагеря заняли много времени, переноска тяжестей способствовала акклиматизации. Использовался вертолет МИ-4, который садился на Мисескоше. Конечно, было очень интересно.
Отряд новичков был очень большой, не помню уж, сколько нас было, но наверняка больше 50-ти человек. Отделений значкистов не было, если и были «значки», то они занимались вместе с новичками.
Много было разрядников. Среди них выделялись активностью и участием в руководстве старшие разрядники, это были перворазрядники с превышением (разряда КМС тогда не было) и некоторые из второразрядников.
Правила тогда были несколько иные. Чтобы выйти на очередную категорию, необходимо было участие в предыдущих категориях не зависимо от того, выполнен и оформлен очередной разряд или нет. Присвоение разрядов было нужно спортклубам для выполнения планов (и спортклубы это требовали), но самим участникам, чтобы заниматься альпинизмом, не очень-то и нужно было (кроме, конечно, МС и 3-го разряда), разве что потешить честолюбие. Тем более что в альпиниадах ходили много лет в одном коллективе, и кто на каких вершинах был, все знали. Альпинизм не так давно был включен в систему советского спорта. В советском спорте были 3-й, 2-й, 1-й разряды, звания МС и Заслуженный МС. (Позже было введено звание КМС, потом МС международного класса, потом придумали еще «Почетный МС»). Через несколько лет чиновники, руководившие альпинизмом, заставили-таки оформлять разряды: была введена норма, по которой разрешалось выходить на определенную категорию только после оформления нужного разряда.
Выходящая на восхождение группа должна была иметь оформленную маршрутную книжку. Выпускала группу маршрутная комиссия с обязательным допуском врача для каждого члена группы. Через несколько лет маршрутная комиссия была заменена выпускающим, маршрутные книжки ликвидировали и ввели маршрутные листы (что, конечно, разумно).
Одиночное хождение категорически воспрещалось, выходы в двойке были разрешены, но не поощрялись. Кто-то из ребят вспоминал, как они в прошлом году ходили в двойке и как это здорово. «Но двойка беспомощна» — возражал стоявший рядом Нелидов. Правда, мы знали, что мастера в двойках ходили. Например, было известно, и об этом много говорили, о восхождении двойки А.Осинцев - В.Иванов на Шхельду с севера (пик Аристова) в 56 году и о восхождении этой же двойки на красавицу Айламу в 58 году.
Старших разрядников из МГУ было, наверное, больше, они были более заметны и более активны. Но мастеров спорта значительно больше было из МВТУ. Из МГУ помню мастеров К.Туманова, Ю.Широкова да ещё А.Х.Хргиана, который не был МС, но зато имел звание старшего инструктора. Ещё был Н.Делоне, сын Б.Н.Делоне, но не знаю, был ли он тогда мастером спорта. Н.Делоне мы, новички, почти не видели. Из разрядников вспоминаются В.Бланк, А.Нелидов, Назаренко, Б.Локшин, Н.Володичев, В.Самойлович, Г.Зверев, Т.Карпов, Е.Черенков, В.Смыслов, Стрелков, В.Цирельников, из более молодых В.Леонов, Леванюк, Рокотян, В.Бобров и женщины Лиля Рябова, Ольга Михайлова, Галя Рябенко, Маринка Макова, Аня Тихонова. Было много и других, но сейчас не помню.
В альпиниаде участвовало несколько альпинистов из Чехословакии, из Брно.
Закончена установка лагеря. У новичков начались занятия, разрядники совершили тренировочные выходы. Начались спортивные восхождения. Туманов и Бланк с несколькими чехами пошли на Дыхтау по 4А. На спуске связка Туманов - Бланк сорвалась и ребята погибли. Юра (Георгий) Зверев и Володя Шполянский были в это время в том районе, они спускались (тоже вместе с чехами) с Мисестау и видели, как ребята падали.
Воспоминания об этом случае Володи Шполянского приведены в книге А.Г.Овчинникова «Альпинисты МВТУ им. Н.Э.Баумана», М, 1998, стр. 156-157. Группа Шполянского шла на Миссес-тау. Вот цитата из воспоминаний Шполянского.
... Перед нами на Дыхтау ушла группа в составе К.Туманова, В.Бланка и нескольких чехов. До перемычки между Дыхтау и Миссестау наши пути совпадали. Подъем на перемычку начинался от Русского ночлега по длинному снежно-ледовому склону. ... Мы со Зверевым и оставшимися чехами поднялись на вершину, и когда начали спуск с перемычки, то уже близились сумерки. Спускаясь первым, я увидел, как слева (по ходу) по склону с гребня Дыхтау медленно катятся два каких-то предмета, которые я принял за рюкзаки. Они, сопровождаемые небольшой мокрой лавиной, шурша проскользили в двадцати метрах от нас и скрылись за перегибом. Мы с Юрой нервно переглянулись. Наша группа была на виду. Мелькнула мысль, что рюкзаки могли принадлежать кому-то из группы Кости Туманова. Немного поразмышляв, мы с Юрой продолжили спуск. И в это время услышали крики и увидели группу людей, находившихся выше нас. Это были чехи из группы Туманова. В конце концов, разобрали фразу на ломаном русском языке, что Костя и Володя упали. ... Мы с Юрой оставили чехов на одном из выступов, а сами с максимально доступной для нас скоростью продолжили спуск.
Быстро темнело. Мы спешили, чтобы до полной темноты найти тела Туманова и Бланка и подойти к ним. Уже в наступившей темноте карманным фонариком подали сигнал бедствия — шесть миганий в минуту. Нашли Туманова и Бланка, когда полностью стемнело. Они застряли в небольшом ранклюфте на краю самого последнего ледового сброса. Костя Туманов был мертв, Володя Бланк — без сознания, иногда конвульсивно шевелил руками. Оба перепутаны и перетянуты веревкой. Вытащили Володю из-под снега, завернули в палатку и уложили. Было очевидно, что он очень сильно поломан, и шансов, что останется жить, практически нет. Оказать медицинскую помощь мы не могли и стали спускаться. На Русский ночлег спустились только в два часа ночи. Спустя ещё два часа появился спасательный отряд во главе с Белопуховым. Мы снова пошли наверх, чтобы показать, где находятся тела погибших.
По-другому пишет об этих событиях Адик Белопухов в книге: «Я — спинальник», М., «Кинт», 1993, стр. 58-60.
... Как начспас и как один из сильнейших я возглавил первую спасательную группу из шести человек. ... При свете налобных фонариков мы поднимались. Сначала по осыпям, потом вышли на скалы. К рассвету подошли к группе ребят, из рассказа которых можно было составить первое представление о случившемся. Они видели — летела связка, застряла где-то выше, ночью оттуда слышны были стоны. Сами эти ребята подойти в темноте не решились, но подали сигнал бедствия. ... Мы подошли к тому месту, откуда ночью раздавались стоны. Вдвоём, я и Коля Володичев.
Восхождение совершала команда из четырёх человек. Туманов и Бланк из университетской секции и два чеха. Связка Туманов - Бланк шла впереди. На льду ребята сорвались, полетели по кулуару. В конце концов, в том месте, где кулуар сужался, их заклинило. По-видимому, они сразу очень сильно разбились, поэтому не могли выбраться самостоятельно. Их стоны и хрипы в ночи были предсмертными. Но их можно было спасти. Чехи не решились спуститься в кулуар. Срыв настолько парализовал их, что они просидели всю ночь чуть выше, на полочке, без палатки, дрожа от холода и от стонов, слышимых снизу. Один из них был врачом по профессии. Но в кулуар они не полезли.
Когда подошли мы с Колей — никаких стонов уже не было. Были два трупа, вмерзшие в лёд. С восходом солнца по кулуару пойдут камни. Тогда от тел ничего не останется...
... Нельзя было терять ни минуты, ни мгновенья. Я с бешеной скоростью вырубал ребят изо льда. Это ужасное напряжение сил — осталось в памяти на всю жизнь. Таких моментов было всего два или три у меня. ...
... Наконец, работа была закончена. Удалось освободить ребят из ледяной ловушки. Подошёл большой спасотряд. ...
Т.е. Белопухов пишет, что Шполянский и Зверев к упавшим не подходили. Может, этот момент можно уточнить, но априори я склонен верить Шполянскому.
Похоронили ребят на Мисескоше. В 57 году район Безенги выглядел совсем не так как сейчас. Скалы, стены были заснежены. Кулуары все были снежными (сейчас это осыпи). Больше опасались попасть в лавину, чем под камнепад. Ледник ещё не опустился, и спуск с Мисескоша на лед был совсем коротким.
Днем был разбор, на котором присутствовал весь состав альпиниады. Рассказали, как случилось. Туманов и Бланк повели чехов на Дых-тау, 4А. После вершины они благополучно спустились по гребню, осталось пройти по снежному склону до перемычки и начать спуск в сторону ледника к Русскому ночлегу. Туманов даже сказал: «Слава Богу, Дых-тау позади». Близился вечер, снег раскис и налипал на кошках. Первой шла связка Бланк-Туманов, Бланк впереди. Туманов поскользнулся и начал скользить по склону. Пытался задержаться, сдернул Бланка. Скольжение Туманову удалось остановить, но теперь уже его сдернул Бланк. А дальше был ледовый сброс. Большую речь произнес Ерохин. Разбирал причины аварии, проведение спасработ, кто как себя вел. В частности, сказал, что Юра Зверев и Володя Шполянский совершили подвиг. Учил, как ходить по снегу: надо вбивать ледоруб глубоко на каждый шаг для страховки. «У меня айсбайль короткий, так я вбиваю его глубоко с головкой».
Ребят принесли поздно вечером и опустили в трещину. Рано утром подняли, принесли на место погребения. Был недолгий траурный митинг, прощание и погребение. Это была большая потеря для науки, для физфака. И для секции огромная потеря. Туманов был лидером и душой секции. Оставшись без стержня, секция начала увядать.
Зимой ребята собирали деньги и сделали памятную плиту. Летом плиту установили на большом камне на Миссес-коше, она и сейчас там. Плита смотрит на Безенгийскую стену. На плите барельеф, на котором изображены Туманов и Бланк, идущие в связке. Костя впереди, а Володя совсем юный.
Альпиниада продолжалась. Команда под руководством Ерохина совершила восхождение на первенство СССР: подъём на Дыхтау с севера по пути Абалакова (1954 года) и затем траверс до Коштантау. Команда Калишевского совершила первопрохождение на Коштантау, теперь этот путь называется «Ребро Калишевского».
Перед альпиниадой для участия в первенстве СССР были заявлены три команды: команда Ерохина от МВТУ, команда Л.Калишевского от МВТУ и команда К.Туманова от МГУ. Понятно, что команда МГУ не выступила. Единственный представитель МГУ, Н.Делоне, был включен в состав команды Ерохина.
Два слова о восхождении команды Ерохина. На восхождение вышло десять человек: И.Ерохин, А.Белопухов, Н.Делоне, В.Иванов, А.Осинцев, Б.Миненков, Б.Захарьев и молодые альпинисты В.Шполянский, В.Малахов, В.Чадеев. Миненков отказался ещё на подходе к стене, осталось девять. Стену прошли за три дня. Четверо, поднявшись на Дыхтау, отказались от траверса. Это Делоне, Захарьев, Иванов и Осинцев. Оставшаяся пятерка завершила траверс за девять дней. По тем временам скорости были рекордными.
Ходили слухи, что В.Абалаков, узнав о прохождении стены за три дня, якобы сказал, мол, Ерохин конечно, смелый человек, но он может разбиться (команда Абалакова шла эту стену в 54 году долго). Слухи слухами, но я помню выступления Ерохина после сезона, где он довольно резко критиковал «старую школу» за медленное хождение. Ерохин ходил «паровозиком»: вся группа на одной веревке. Такая организация движения плюс высокая физическая подготовка (выше, чем у старой школы) позволяла ему двигаться быстро.
Зимой 60 года Ерохин погиб, а с ним погибло еще трое, двое погибших были из МГУ: Гена Фещенко и Ия Борисовна Соколова. Они шли траверс Домбая, 5А(зим), как раз связанные одной верёвкой, вшестером. Двое первых вылезли, закрепили верхний конец. Видимо, кто-то из идущих сзади сорвался, т.к. веревка оборвалась между верхними двумя и теми, кто упал. После этого случая вышло директивное письмо (чувствовалась рука В.Абалакова), в котором категорически запрещалось связываться «паровозиком». В связке должно быть два или три альпиниста, не больше. Больше нельзя, т.к. в этом случае срыв одного приводит к срыву других, что и произошло в случае с Ерохиным.
Через несколько лет после этих событий, в 63 году мы беседовали со Шполянским. Он, в частности, вспоминал и про это восхождение на Дыхтау. «Мы быстро двигались, потому что было хорошо организовано движение. Шли на одной веревке. Первый во всю колошматил крючья. Остальные двигались одновременно, в нужных местах подстраховывая соседа». Т.е. Володя и после директивных писем видел в «паровозике» рациональное зерно.
Интересно, что, когда я стал ходить на стенные маршруты, пятерки «Б» и шестерки, то мы применяли способ, который можно назвать усовершенствованным «паровозиком». Мне этот способ показал А.Ф.Винокуров. На стену группа берет столько веревок, сколько человек в группе. Мы брали веревки длиной 45 метров, половинной толщины (8мм). Из них одна веревка помягче — всегда для первого, остальные общие — более жесткие. Например, на пятерых берем пять веревок: мягкую для первого и четыре общих. Первый идет на двойной веревке: своя плюс веревка 1 из общих. Делает станцию, общую веревку 1 закрепляет как перильную, а своя используется для страховки второго. Второй подходит к первому по перилам и с верхней страховкой. Второй подносит веревку 2 из общих. Первый прикрепляет к себе верхний конец веревки 2. Далее второй выпускает первого на двойной веревке («своей» и веревке 2), в это же время третий движется по веревке 1, а веревка 2 для него страховочная, т.е. второй страхует и первого и подстраховывает третьего. И так далее. При такой организации группа из четырех - пяти альпинистов должна двигаться быстрее, чем группа из двух человек (двойка), т.к. в двойке второй должен ещё и выбивать крючья. Такое движение годится, когда первый идет заведомо медленнее любого другого участника. На стене с перилами обычно так и бывает. Психологически удобнее порядок движения не менять: первый идет весь день первым, второй — вторым и т.д.
Общее с «паровозиком» то, что понятие связки исчезает, группа движется со скоростью первого. Но то, что между станциями всегда не более одного участника, при этом каждый всегда на двойной веревке, делает страховку надежной. Если даже камень перебьёт перила (на стене они сильно натянуты под тяжестью человека с рюкзаком), то человек останется на страховке, которая не туго натянута. Ерохинский же «паровозик» использовался на гребневых маршрутах и некрутых «стенах». На крутых стенах его применять, конечно, невозможно.
В альпиниаде ходили вволю, желающих выйти на маршрут никто не сдерживал. Бывало наоборот, придет парень с восхождения, хочет позагорать, расслабиться, а Ерохин тут как тут: «Ты что, сюда жрать приехал? Чтобы через два часа я тебя не видел!» - и тот плетётся оформлять очередной маршрут.
Вернусь в начало 60-х. Вот небольшая заметка, написанная В.Цирельниковым в те годы. Слава Цирельников (в секции его звали Сява), с химфака. В 1964 году он участвовал в экспедиции СКАН на Северный Инылчек под руководством Е.И.Тамма. Совершил восхождение на Хан-Тенгри с севера в группе под руководством К.К.Кузмина вместе с Олегом Куликовым, Божуковым и Алхутовым, за что им дали золотые медали Чемпионов СССР.
Впервые в послевоенные годы организована совместно с МВТУ крупная экспедиция в р-н Безенги (Кавказ). В состав экспедиции входило 17 чешских альпинистов, новички, значкисты, разрядники. К 3 июля весь состав альпиниады и грузы были на машине переброшены в с.Верхнее Безенги. Дальнейшая заброска грузов должна была проводиться вертолётом, о чём была договорённость с ГВФ. Однако вертолёт запаздывал, и было решено проводить заброску челноками. Наладили подвесную переправу через Черек Безенгийский и стали переносить грузы. На третий день забросок прилетел вертолёт, и через 2 дня все грузы были заброшены на Миссес-кош, где был оборудован базовый лагерь.
Через 5 дней скальных и снежно-ледовых занятий начали восхождения. Чешские альпинисты покорили пик Брно (назван ими) и Миссес-Тау (3А), Гесталу (3А) и Ляльвер (2А).
При восхождении на в. Дыхтау погибли К.Туманов и В.Бланк. Спасработы были закончены через день. После разбора несчастного случая альпиниада продолжала функционировать.
Альпинисты МГУ совершили восхождения на Дыхтау — 5198м (5А) двумя группами, посвятив их памяти погибших альпинистов, и в. Коштантау — 5048м (5А). Кроме того, были совершены первовосхождения в новом районе (Уллуауз, Укю).
Альпинисты МВТУ совершили рекордный траверс Дыхтау - Коштантау с подъёмом по северной стене Дыхтау и восхождение по северной стене Айламы (5Б).
В.Цирельников
После успешного (по крайней мере, для МВТУ) сезона в Безенги на 58 год Ерохин поставил более серьёзную задачу, а именно, траверс Победы. Туда должны были ехать более сильные альпинисты обоих клубов, а для остальных, в том числе значкистов и новичков, намечалась альпиниада МГУ-МВТУ в Алибеке.
Экспедиция готовилась грандиозной, 70 человек. Помимо альпинистов из МВТУ и МГУ в составе экспедиции были примкнувшие альпинисты (Галустов, Романов и др.), группа киргизских альпинистов и группа чехов. Планировалось, помимо траверса Победы, совершить ещё ряд восхождений в том районе.
В штурмовую команду вошло 16 человек, в их числе из МГУ четверо: Юра Зверев, Коля Володичев, Борис Локшин и Гена Фещенко. С Восточной Победы повернули вниз Володичев и Зверев, чтобы сопровождать заболевшего Б.Захарьева.
Оставшиеся тринадцать вернулись в базовый лагерь победителями. Потом в Москве этот траверс расценивался как большой успех, всем дали медали чемпионов, в том числе Фещенко и Локшину. На весну 59 года собиралась экспедиция на Эверест через Тибет (через Китай), Ерохин был одним из руководителей. Экспедиция сорвалась (китайцы отказали в последний момент). И почти сразу начались разоблачения относительно экспедиции на Победу.
Выяснилось, что при траверсе на вершину взошли семеро, а шестеро на вершине не были. С последней ночевки перед вершиной вышли 12 человек, один (Абреимов) остался в палатке. Перед самой вершиной нехватило сил Вано Галустову, и Ерохин отправил сопроводить его к палатке четверых: Локшина, Фещенко, Шполянского и Морозова. Ерохин счел, что все достойны наград, и было представлено так, что траверс совершили все тринадцать.
Письмо с сообщением о подтасовке написал Иван Богачев. Медали у ребят отобрали.
Альпиниада в Алибеке прошла во многом успешно, но была омрачена гибелью мастера спорта из МВТУ Лены Мухамедовой. Одним из лидеров МГУ в Алибеке был Олег Куликов.
В лесу устроили столовую, девчонки (Света Сафонова и др.) украсили её плакатами на тему: классики альпинизма о еде. Среди других были такие плакаты:
«Вы что, жрать сюда приехали?» И.Ерохин.
«Мало поешь, не попрёшь рюкзаков.
Жрите побольше!» Олег Куликов.
Я в Алибек не поехал, т.к. после четвёртого курса у нас были военные лагеря, и остался значкистом на второй год. Помню, как зимой 58-59 гг., еще до разоблачений, спортклуб МГУ (в лице председателя Калинина) настаивал на прекращении совместных мероприятий с МВТУ. Ребята из секции (старшие разрядники) тоже говорили, что пора расстаться с Игорем. Наверное, их не устраивал И.Ерохин, который своей активностью прямо подминал под себя. Создавалось впечатление, что МГУ используют. И было принято решение, ещё до скандала с траверсом Победы, в 1959 году провести самостоятельное мероприятие. Такое мероприятие было проведено летом 59 года в Ала-Арче.
Вот заметка Владимира Боброва (будущего мастера спорта), написанная в начале 60-х, по свежим впечатлениям. Володя писал её вскоре после окончания университета, будучи ещё второразрядником.
Зимние горы! Мало что может сравниться по красоте с остроглавыми вершинами, убранными искрящимся льдом и снегом. А воздух! Такой хочется вдыхать цистернами. Хорошо зимой в горах!
Университетские альпинисты ещё в 1956 году по достоинству оценили прелесть зимнего альпинизма. Тогда группа альпинистов университета совершила восхождение на вершину Зуб Мусат-Чери в Домбае. И хотя это была всего лишь «единичка-А»- это было начало.
Зимой 1957г. (т.е. после сезона 56 года) альпинисты университета приняли участие в сборе московского «Буревестника» в хижине альплагеря «Алибек». За 12 дней пребывания в горах наши альпинисты совершили по два восхождения в зимних условиях. Группа наших альпинистов совершила восхождение на пик Эрцог по пути 3А. Тогда это было одно из первых восхождений зимой на вершину такой категории трудности. Кроме Эрцога ими были покорены Сунахет и вершина Сулахат по пути с юга через перевал Окно.
На следующий год в «Алибеке» снова были альпинисты Московского университета. На этот раз там проводился зимний сбор альпинистов МГУ и МВТУ. Правда, этот сезон был не особенно удачным — не повезло с погодой, поэтому восхождения совершить не удалось, но на лыжах ходить мы научились неплохо. Ведь зимой в горах альпинисты занимаются не только альпинизмом, но и осваивают горные лыжи. Нет нужды особенно распространяться, что лыжи нужны альпинистам зимой. Без них никуда не двинешься, если учесть, что кругом 3-4 метра снега. Беру на себя смелость утверждать, что тот, кто хоть раз катался на лыжах на Кавказе, когда на солнце тепло, как летом, тот частенько задумывался, а не поменять ли лето на зиму.
В последующие годы альпинисты университета снова и снова отправляются зимой в горы. И пусть иногда не удаётся совершить восхождения, пусть они лишь забивают «гвозди» на склонах Алибека и Домбая, Уллу-Тау и Цея, польза от этого есть, и притом большая. Конечно, мы не будем Зайлерами и Циммерманами, но лыжи нас будут слушаться всё лучше и лучше. В конце концов, всё это для альпинизма, для восхождений.
Итак, вперёд в горы зимой и, ... разумеется, летом!
В.Бобров, выпускник механико-математического факультета.
Про майский поход 1957 года я писал в своих воспоминаниях «Как я стал альпинистом». А вот воспоминания, написанные после похода 58 года.
Из архива.
Шелестит моросящий дождик. Хорошенькое начало мая! Я открываю глаза и вижу над собой запотевшие скаты палатки. Они чуть вздрагивают от падающих капель. В лесу хмуро. Но красиво! Среди раскидистых ветвей на золоте прошлогодних листьев пылают костры. Это дежурные готовят пищу для своих отделений. Дымок лениво поднимается к небу и теряется в низком тумане.
Нас было 115 человек. Альпинистская секция МГУ почти в полном своём составе вышла в традиционный Майский поход.
Когда утром 1 мая мы построились на линейку, палатки были уже сняты, а костры потушены. Дежурный по походу Толя Нелидов зачитал утренний приказ, составленный в юмористическом тоне. В нем указывалось, что задерживающееся на привалах отделение будет награждаться «переходящим призом» — дополнительным грузом в виде свёрнутой палатки. Начальник похода Коля Володичев поздравил участников с Первомаем и пошел впереди.
Дождь перестал. Облака поднялись выше и поредели. Мы шли по красивейшим местам юго-западнее Истринского водохранилища. Под ногами хлюпала сырая трава, а когда мы выходили в поле, приходилось прыгать с кочки на кочку.
К вечеру пришли на место следующей ночевки. Темнело. То у одного, то у другого костра стали раздаваться крики «Ура!» в честь первого Мая, в честь альпинистской секции, страховочной веревки и красоты жизни. Затем все собрались к общему костру.
Это был костер до неба! Искры летели к облакам непрерывным потоком. Струилось упругое пламя и освещало лица ребят, поющих альпинистские песни.
Вдруг раздался крик. Это одного из участников похода пытался утащить в лес и съесть «снежный человек». Впоследствии, правда, выяснилось, что это был переодетый в звериную шкуру Женя Черепков (Черенков, в рукописи опечатка. Прим. Б.Б.).
Но вот костер стал ниже. Пирамида из сухих деревьев превратилась в груду пылающих дров. И снова одна за другой льются бесчисленные альпинистские песни. Они перемежаются различными веселыми выходками. То Вадим Самойлович затеет «Домбайский бокс», то Володя Лунев организует «сожжение покойника», собранного из двух могучих и вполне живых ребят.
Умолкли смех и шутки. К небу плывет грустная лирическая песня:
Дым костра создает уют,
Искры сыплют и гаснут сами,
Пять ребят о любви поют
Чуть охрипшими голосами...
Не хочется уходить от пылающего костра. Но завтра опять шагать и шагать. Поэтому дежурный по походу Борис Локшин объявляет отбой. Лагерь засыпает. Полная луна освещает серебристые лапы сосен и наши палатки...
На утро всё вокруг покрыто инеем. Дрожа от холода, вылезаем из спальных мешков. Но весеннее солнце постепенно ликвидировало следы ночного заморозка. Синее небо улыбалось нам. После очередного приказа и вручения палатки отстающему отделению мы снова пошли по благоухающему лесу. Среди ветвей щебетали птицы.
К концу дня приблизились к цели нашего путешествия: Верхнее-Клязьминскому лесному заповеднику. В этот вечер мы успели рассортировать и пересадить около ста тысяч саженцев сосны. Работа в лучах заходящего солнца шла весело и быстро. Сергей Пономарев был даже признан героем труда. Он брал в горсть пучок саженцев и, определяя на глазок их число, решительно заявлял: «Пятьдесят штук!». Это был поистине скоростной метод счета.
А вечером снова звездное небо, полная луна, огни костров. И песни, песни. Хорошо!
На следующее утро опять дождь. Но это не нарушает программы, намеченной ранее. С новичками проводятся занятия по спуску «сидя на веревке» и переправа через реку. Кое-кого, конечно, «макают» в воду, но всё проходит благополучно и, главное, весело. Дождя, разумеется, никто не замечает.
Около полудня снимаемся с лагеря и отправляемся прочесывать часть заповедника. В одной руке — баночка со специальным раствором, в другой - помазок. Ищем отложенные на стволах яйца непарного шелкопряда. Находим их и мажем, проклятых, нашим чудесным помазком.
Становись, ребята, в ряд.
На непарный шелкопряд
Даешь керосин,
Мы его сообразим!
Этим закончился поход. Усталых и счастливых мчит нас к Москве электричка. А бюро секции под стук колес уже решает вопросы дальнейших альпинистских мероприятий: тренировки, скальные занятия в Царицыно, подготовка к двум летним альпиниадам и т.д. Всё ближе альпинистский сезон, и жизнь в секции бьёт искрящимся ключом, становясь всё более бурной и интересной.
М.Аваев, выпускник физического факультета.
Мой комментарий 2007 г. Текст этой заметки был написан вскоре после похода. Я переписал её полностью без изменений.
Подготовка к двум летним альпиниадам — альпиниада (экспедиция 1958 г.) на Пик Победы под руководством И.А.Ерохина, в которой участвовали альпинисты МГУ, и альпиниада МВТУ-МГУ в Домбайском районе (Алибек, 1958 г), куда поехали те, кто не попал в экспедицию, а также значкисты и новички.
Ходили мы в походы и весной 59 года, и 60 года. После кризиса в секции в 60 году походы 61 года и следующих проводили уже ребята моей группы: Бобров, Зыков. Активны были Володя Надбах, Юра Сычев, Юра Чаповский, Коля Плакида, Света Сафонова, Оля Нигоф и Света Лукашенко, Толя Карацуба. Из старшего поколения нам всегда помогал Олег Куликов.
Народу, как всегда, было много, от 50 до 100 человек. В походах мы стали устраивать игры: Первого Мая — «Военный парад» и «Демонстрацию трудящихся», разные затеи с верёвками на деревьях, шуточные соревнования. Проходить расстояния стали меньше. «Домбайского бокса» уже не было. Постепенно петь стали под гитару, кто-то поёт, остальные подпевают.
Вот один из походов тех времен. Большая поляна стала площадью с трибунами для гостей и зрителей. Там были и «Хрущев», и его гость «Фидель Кастро». Каждое отделение изображало род войск. Например, отделение Светы Сафоновой - танки. Из-за кустов выползло со страшным скрежетом и ревом несколько «танков». Каждый танк — это двое ребят на четвереньках лоб ко лбу, покрытые вдоль спальным мешком (ватным), так что получился корпус и гусеницы: один из ребят пятился, другой наступал. Но сверху на этом «корпусе» была ещё «башня» — стояла на четвереньках девушка, подобрав под себя коленки, спрятав голову и выставив вперед пятую точку в туго натянутых тренировочных штанах. На самом выпуклом месте красовалась звезда, а из-под башни торчал ствол «пушки».
Володя Надбах пронесся на верёвке с дерева на дерево, изображая «ракету». Были и «жертвы атомной бомбардировки», и «угон пленных в рабство» и много других выдумок.
Был и традиционный спор физиков и химиков. Ребята с физфака подзадоривали, мол, «химия не наука», девчонки-химики начинали всерьёз доказывать, что наука, а Карацуба ставил точку, заявляя, что «В каждой науке столько истины, сколько в ней математики».
В 60-тые годы секция была небольшой, майские походы стали не такими грандиозными, и вскоре (с начала 70-х) начались на «майские» (а потом и на «ноябрьские») поездки в Крым на скалы.
Заметка Коли Володичева.
Летом 1957 года альпинисты МГУ и МВТУ впервые принимали во вторую объединенную альпиниаду в Безенги чехословацких альпинистов. Чехословацкие альпинисты совместно с нашими альпинистами совершили восхождения на вершины: Ляльвер, Миссес-Тау и Дых-Тау, одна из безымянных вершин в ущелье Мижирги была названа пиком Брно в честь чехословацких альпинистов.
В январе-феврале 1958г. по приглашению альпинистов города Брно состоялся ответный визит альпинистов МГУ и МВТУ в Чехословакию. От университета было 6 человек: В.Назаренко, А.Нелидов, В.Самойлович, Ю.Зверев, В.Павлов, Н.Володичев.
За 19 дней пребывания в Чехословакии мы познакомились с тактикой восхождений в Высоких Татрах, совершили восхождение на вторую по высоте вершину Чехословакии — Ломницкий Штит и сделали траверс гребня между Кижмарским и Ломницким Штитами, который расценивается как траверс четвёртой категории трудности. Альпинисты МГУ и МВТУ были первыми из советских альпинистов, совершивших восхождения в Высоких Татрах.
За время нашей поездки по Чехословакии мы посетили такие замечательные тренировочные скалы на Палаве в 6 км от границы с Австрией. Здесь чешские альпинисты обычно проводят свои тренировки. День был воскресный, поэтому там уже находились несколько альпинистов, и мы были свидетелями искусного прохождения ими отвесных стен. Неизгладимое впечатление на всех нас произвели песчаниковые столбы — «Чешский рай», в 60 км к северо-востоку от Праги. Это столбы с вертикальными и даже отрицательно наклонёнными стенами и с маленькими зацепками для пальцев. На них уже набиты крючья, правда, очень редко. Требуется большое мастерство, чтобы лазить по этим столбам. Нам показали элементы техники лазания, а также специфические способы страховки и самостраховки на столбах: продевание петель сквозь «часы», заклинивание узлов петель в щелях и др. Среди наших чешских друзей были сильнейшие альпинисты Чехословакии: Илек Мирек, Фердинанд Копал, Властимил Шмида, Эмма Пикотова, которые показали нам много интересного.
В последующие годы мы также обменивались спортивными делегациями, что позволило широкому кругу альпинистов обеих стран познакомиться с горными районами наших стран.
Н.Володичев, сотрудник физического факультета.
На лето 59 года секция МГУ запланировала провести альпиниаду в ущелье Ала-Арча, на базе альплагеря «Алаарча», к югу от города Фрунзе. Руководителем согласился стать преподаватель с физфака Рем Хохлов (будущий ректор Р.В.Хохлов). Началась подготовка. Хохлов поехать не смог, вместо него начальником альпиниады поехал Олег Куликов.
Начучем был А.А.Кузнецов (Сан Саныч), в маршрутную комиссию входили мастера Клычко, Фузик (или Фудзик?). Командиром отряда был А.Х.Хргиан (это точно помню), Инструкторами — Нелидов, Локшин, Фещенко и другие ребята из МГУ. Запомнилась инструктор Власова, уже немолодая. Она была не из МГУ, а из лагеря, подключилась ближе к концу сбора, учила нас альпинистской жизни.
Альпиниада на базе альплагеря — это вот что. Были выпущены специальные 20-дневные путевки на две смены. Каждый получил по две путевки, т.е. мог находиться в альпиниаде 40 дней, путевки были льготные, стоили совсем дешево, рублей 200- 250 (стипендия была 300-400 рублей в месяц, обед в столовой 3,5 - 4 рубля, килограмм красной икры 35 рублей). По этим путевкам мы получали от лагеря продукты. Снаряжение, кухню и газ мы привезли свои. Поваром была молодая девушка Галя из одной из столовых МГУ. Свои были и инструктора. Такие участники для лагеря (точнее, для профсоюзов, откуда шли деньги) были выгодны, т.к. экономились расходы на инструкторов и на снаряжение.
Многие уезжали раньше, через 30-35 дней. С другой стороны, наше руководство принимало и ребят, которые приезжали без путевок, как бы гостей. В результате при обилии, в среднем, продуктов получилось в первой половине сбора более скромное питание, а ближе к концу так просто изобилие.
Жили выше лагеря «Алаарча» минутах в двадцати, в очень живописном месте на берегу речки, где впадает в неё прозрачный ручей. Жили в маленьких брезентовых палатках по двое, на выход брали «серебрянки», так что палатки снимать не приходилось. Из всех моих пятидесяти лет в горах это был самый уютный и теплый сбор. Вроде тех поездок в Крым на Майские и Октябрьские праздники.
Ниже приведена заметка Олега Куликова, написанная через три или четыре года.
Лето 1959 года. Альпинисты Московского университета после тщательной подготовки и тренировок выезжают на Тянь-Шань в горы Киргизского Алатау. Здесь в одном из живописных горных ущелий, где река Аксай впадает в реку Ала-Арча, среди голубых тянь-шаньских елей спортсмены разбивают лагерь. Так начал свою работу традиционный сбор альпинистов МГУ. В составе 65-ти участников альпиниады студенты, аспиранты, сотрудники университета. Все они спортсмены-альпинисты различной квалификации от значкистов до мастеров спорта.
Основа во всей организации альпиниады, как спортивной, так и бытовой — полное самообслуживание. Альпиниада имела свою маршрутную комиссию, свой спасательный отряд, сами участники заведовали снаряжением, продуктами и финансовой частью.
После акклиматизации и учебных занятий на скалах, снегу и льду группы альпинистов вышли на восхождения.
За 35 дней пребывания в горах Киргизского Алатау выполнили норму третьего разряда 20 значкистов, пять спортсменов стали альпинистами второго разряда и двое — перворазрядниками. На многих вершинах Киргизского хребта побывали альпинисты в то лето, по некоторым маршрутам они прошли впервые. Так, впервые пять человек поднялись по отвесной скальной стене на шестую башню вершины Корона. Четыре человека впервые проложили путь по почти километровой северо-западной стене на вершину Свободная Корея (маршрут Г.Фещенко). За время работы альпиниады 70 человек поднялись на вершины третьей категории трудности, 46 человек — на вершины четвертой категории трудности и 14 человек — на вершины высшей категории трудности — пятой.
Вся работа альпиниады прошла безаварийно, не было ни одного случая спортивной травмы участников. Студенты и сотрудники университета хорошо отдохнули, познакомились с новым горным районом, повысили своё спортивное мастерство.
Навсегда запомнятся альпинистам товарищи по восхождениям и те минуты, когда вместе стояли на вершинах далекого Тянь-Шаня, веселые песни у костра в лагере и почти «охотничьи» рассказы друзей, только что вернувшихся с восхождений.
О.Куликов, начальник альпиниады 1959 года, сотрудник физического факультета.
И ещё небольшая заметка, написанная Юрой Зверевым.
Летом 1959 года во время альпиниады в Ала-арче группа альпинистов Университета совершила траверс пика «Свободная Корея» с подъёмом по северо-восточной стене. Этого маршрута ранее никто не проходил.
«Гвоздём» программы оказалась отвесная скальная стенка метров сто. Заранее никто не думал, что она окажется такой трудной. Не смогли влезть сразу же: пришлось её обрабатывать. Делали это два дня, спускались вниз на ночёвку в снежном кулуаре. Забили штук тридцать крючьев, навесили заранее верёвки и репшнур. Зато потом на восхождении было проще, хотя шли с рюкзаками. Репшнур и лесенку до сих пор можно увидеть на этом маршруте.
Г.М.Зверев, физический факультет.
Я там был в отряде значкистов. Приехал вместе с Бобровым с опозданием (была военная стажировка, от которой нам удалось освободиться досрочно, а иначе бы вообще не поехали) и уехал, когда альпиниада закрывалась. Пробыл в горах около 30 дней (а, может, и меньше) и выполнил третий разряд, при этом сделал шесть восхождений: три единички (одну из них руководителем!) и три двойки. Понятно, что ходили мы не очень интенсивно.
Правда, в начале сбора на скальных занятиях ударился копчиком и несколько дней пролежал, а в конце сбора приболел: ходил везде босиком (тогда любил это дело), пока не схватил грипп.
Зато жили в своё удовольствие. Много пели у костра. Замечательно питались, особенно во второй половине сборов, когда был избыток продуктов. В тени стояла фляга со сметаной, можно было насобирать земляники, зачерпнуть кружку сметаны... Как только какой-нибудь хороший продукт подходил к концу (масло, сметана, яйца, банки с вареньем, сгущенка, шпроты, шоколад и т.д.), шли в альплагерь и приносили ещё. К продовольственной палатке доступ был свободный — ведь всё это было своё, общее. На восхождения продуктов брали мало, чтобы лишнего не нести, все знали: вернёшься и отъешься вволю.
Никто не препятствовал восхождениям (как часто бывало в лагерях), но никто и не подгонял, своего «Ерохина» здесь не было. На мой сегодняшний взгляд это был наполовину спортивный сбор, наполовину курорт, а в целом — замечательный отдых. Правда, врач Керцман, если человек интенсивно ходил, то мог и придержать на день — два, чтобы успокоился. Философ он был и психолог, наш доктор. «Во время войны мне пришлось резать раненых, я так устал, что до сих пор не могу отдохнуть».
Много было хорошего, но исподволь накапливалось и отрицательное. Обучение в альпиниаде проводилось плохо. Позже я работал инструктором и представляю, сколько труда надо положить, чтобы подготовить альпиниста на этапе от значкиста до разрядника. Новичка знакомят с горами, с жизнью в палатке, с нагрузкой на высоте, с горным солнцем и холодом, с крутым льдом и снегом, учат дружить в коллективе. Для новичка, впервые попавшего в горы, впечатлений масса, ему бы всё это успеть переварить (я не имею в виду «бройлеров»). А вот значкиста надо научить и технике передвижения по разным видам горного рельефа, и страховке, работе с веревкой, забивать крючья, чтобы мог наладить спортивный спуск и спуститься, и много чему ещё. Надо, чтобы они представляли, как поступать в тех или иных обстоятельствах. Идешь с отделением по двойке, они ползут, а ты бегаешь от связки к связке и без конца подправляешь, подправляешь. Обычно только на третьей двойке начинают двигаться самостоятельно.
Позже в СССР была введена «школа», т.е. этапы (это было большим достижением и преимуществом советского альпинизма). Инструктор ходил с участниками в учебном отделении до второго разряда. Но в те времена получивший третий разряд начинал ходить в спортивной группе без инструктора. Тем более было необходимо как можно больше впихнуть на этапе от значка до третьего разряда.
А в той альпиниаде: на занятиях полазили по скалам с верхней страховкой, показали нам спуски по перилам и дюльфером, позанимались на льду, и, наверное, на снегу. Потом ходили перевалы, единички, двойки. Работа инструктора сводилась к тому, что он ходил со своим отделением, как правило, в составе отряда. Считалось, видимо, что в процессе походов люди и научатся.
Кое-кто и из самих участников это замечал. Вот Юра Зыков, с мехмата, только что перешёл на пятый курс, человек со строгим математическим мышлением. Познакомившись с альпинизмом, он понял, как много всего надо узнать и научиться. Если этот огромный объём знаний и навыков усвоить и затем всё делать правильно, то и успехов можно достичь и живым остаться, так он, наверное, думал. Но здесь ожидания его не оправдались. После ледовых занятий на разборе он выступил с яркой речью, суть которой сводилась к крику души: «Не учат!» «На леднике Хргиан сам предлагал всем пить из кружки, хотя известно, что надо пить из трубочки!» - делился со мной Юра.
К сожалению, это выступление было воспринято больше как повод проявить юмор и остроумие, чем серьёзно проанализировать. Я не был на этом разборе, но слышал весёлые отзывы, что, мол, «значки» жаловались со слезой в голосе и т.п. Вообще шутки, смех, острое словцо ценились высоко.
Я прожил в альпинизме долгую жизнь, ходил с разными командами, работал инструктором и в лагерях и на сборах. С высоты сегодняшних лет могу сказать, что поездки и спортивный рост только в своих альпиниадах, конечно, здорово, но и таят опасности. Больше возможностей сделать самим себе поблажки.
В лагере инструктор работает, на зарплате. Разных встречал инструкторов, но все-таки он ответственность несет, в том числе и уголовную. А здесь инструкторы свои ребята, я не знаю, может они и зарплату не получали, а работали на общественных началах.
Важна также преемственность поколений. В МГУ в этот период несколько опытных альпинистов перешло в СКАН, Туманов и Бланк погибли. Для кого-то обязанности в своей научной деятельности не позволяли уделять много времени оргработе в секции (например, Р.Хохлов). Такого лидера, как, например, Овчинников, и, наверное, каким был Туманов, не нашлось, хотя было много хороших и серьезных ребят (Зверев, Куликов, Локшин, Володичев и др.).
Опасный период в секции преодолеть не удалось. В 1960 случилась катастрофа.
Игорь Ерохин, после того, как его высекли весной 59-го, к осени оправился и стал понемногу поднимать голову. С осени начались тренировки, а в марте 60-го он решил сделать зимнее восхождение: траверс Домбая (5А). В группе с ним был, как всегда, Адик Белопухов, а также Валентин Божуков, А.Цирульников и двое наших: Ия Соколова и Гена Фещенко. Фещенко на тот момент был, наверное, сильнейшим альпинистом в нашей секции. Произошла авария, Божуков и Белопухов остались живы, остальные погибли.
Приведу выдержки из книги Адика Белопухова «Я — спинальник», стр. 89-90.
На четвёртый день восхождения наша шестёрка вышла под стену, которую обычно называют «психологическая». ... Стена сама по себе достаточно простая. Легко идётся вверх, свободно забиваются крючья. Но всё это происходит над двухкилометровым отвесом.
Постепенно все верёвки перепутались, все оказались соединёнными в единое целое. Последним шёл Ерохин. Выбивал крючья, передавал наверх. Первыми шли, поочерёдно сменяя друг друга, я и Валентин. Мы вылезли на широкую полку, с которой хорошо уже просматривался выход на гребень. Оставалась последняя небольшая стеночка.
Я подсадил Валю, осмотрелся. Оказалось, рядом с ним очень удобный для закрепления верёвки камень. По верёвке я вылез к Валентину. Мы оказались стоящими вдвоём наверху, а все остальные оказались под нами, на полке. Божуков, собрав верёвку в кольца, уселся на этот камень, я же собирался, закрепив конец, принимать следующего.
Следующим подходил Володя Фещенко (Ошибка, его звали Гена. Прим. Б.Б.):
— Адик, закрепи верёвку.
Я только и успел это сделать. И как только я сделал это, - раздался дикий свист и грохот. Я вижу, как закреплённая за камень верёвка разлетается в воздухе по ниточкам в клочья... Находясь за перегибом, мы не могли видеть никого из наших друзей. Мы только слышали свист.
Спустились обратно на полку. Поняли, догадались, досмотрели — как всё это произошло.
Ошибку допустил Ерохин.
... Эта невнимательность на стене — была результатом подавленного состояния. После разборок на заседаниях Федерации. ...
... Наступил на этот «живой» камень, сорвался. ... Перед Ерохиным шёл Аркадий Цирульников. ... А между ними свободно болталось пятнадцать метров верёвки, был и крюк между ними — забитый слабо, не из расчёта на рывок. ...
Ерохин, пролетев пятнадцать метров, вырвал крюк и сдёрнул Цирульникова. То же самое с Соколовой. Втроём они сдёрнули Фещенко, уже почти вылезшего к нам. ...
Летом 60-го года секция МГУ проводила альпиниаду в Безенги. Во время проведения альпиниады произошло две аварии: гибель связки Дикополов - Пономаренко - Дубинская (Шипорева) и через некоторое время гибель связки Карпов - Леонов.
На наших глазах с 57 года по 60 год — четыре аварии, погибло девять человек из МГУ. С секцией было неблагополучно.
В альпиниаду в Безенги я приехал чистым третьеразрядником. Расскажу, как мне виделось снизу.
Мне хотелось поехать в Безенги. Вспоминал 57 год, красоты, простор, удивительный цвет облаков и снегов (за 50 лет, прошедших с тех пор, природа изменилась, и в Безенги уже былых красок нет). Еще до поездки у нас образовалась группа: Бобров, Зыков, я и Света Сафонова. Все мы были с мехмата. Бобров, я и Света были с одного курса, дружили, с Юрой Зыковым мы подружились в Ала-Арче. Он был на курс младше, как раз в этом (60-м) году заканчивал МГУ, а мы только что окончили. Решили ходить вместе, Бобров был лидером. Была мечта — сходить на Дыхтау.
Лагерь «Безенги» был образован в 59 году. В 60-м лагерь работал только второй год. Была построена столовая в виде длинного барака. Участники жили в больших брезентовых палатках, в которых стояли четыре кровати с панцирными сетками. Настилов под палатками не было, рюкзаки валялись на земле под кроватями.
Начальником был Байсиев, кто был начучем — не помню, кажется, Виктор Жирнов из Ленинграда. Ещё там был Тусим (Тосим), мастер на все руки. Тусим и бычков резал, и снаряжение выдавал, и чинил всё, и движок запускал, и чего он только не делал.
Продукты выдавал повар, фамилию его забыл, но приходилось потом встречать кое-где в лагерях. Этот повар был законченный алкоголик. Пока он держался, то был ещё терпим, но если начинал пить, то остановиться уже не мог. Мог пропить и общественные продукты, но главное, становился абсолютно недееспособен, не то что варить, вообще ничего делать не мог. Как всякий алкоголик, становился лживым. Неприятностей он нам доставил.
Байсиев был человек с мягким характером. То ли из местной номенклатуры, то ли чей-то родственник, он плохо справлялся со своими обязанностями, хотя и старался. Видимо, не представлял, на какую должность его назначают, может быть, думал, что это синекура, отдохнет в горах и т.д. Оказалось, надо нести ответственность, действовать. Этот год он домучился, но вскоре вместо него стал Рахаев. В следующий мой приезд в 63 году в Безенги был порядок, заметна рука хозяина.
В лагере было две смены по 30 (или по 27?) дней, участники приезжали по путевкам. Путевки были индивидуальные (коллективные придумали позже), только для разрядников. Для новичков и значкистов даже учебной части не было. Путевки распределялись между коллективами, которые приезжали со своими тренерами, маршрутными комиссиями. Фактически в лагере было несколько сборов, работавших независимо. Например, врач у нас был свой, тот же Керцман. Всё это напоминало жизнь в Ала-Арче, только располагались мы на территории лагеря, в лагерных палатках и питались в столовой, не везли газ и котлы.
На сборе МГУ, если не ошибаюсь, начальником был Борис Локшин, начучем — Толя Нелидов (пришел позже и привёл группу разрядников из Адырсу, там они занимались одну смену в «Химике»). Для МГУ были выделены путевки на обе смены, т.е. участник мог провести в горах около 60-ти дней. Не у всех была такая возможность, поэтому некоторые выбирали удобный для себя промежуток времени: немного позже приезжали, могли уехать пораньше. Все путевки были у Локшина, фамилии не проставлены. Человек приезжал, Локшин или Нелидов вписывал его фамилию и сдавал путевку в бухгалтерию. Т.е. у ребят была полная свобода рук, а Локшин всегда шёл каждому навстречу.
Ребята этим пользовались иногда сверх меры. Так, Нелидов наприглашал кучу иностранцев и привез их, по-видимому, без разрешений.
Иностранцу для проезда на Кавказ нужно было разрешение. Надо сказать, что эти требования нарушали сплошь и рядом. Никто нигде не требовал показать паспорт. Гостиницами не пользовались, аэрофлот ввел паспортный контроль позже, а железная дорога — совсем перед разрушением СССР. Я встречал туристов из ГДР, из Чехословакии, из Польши и др. и на Памире, и на Кавказе и в Крыму. (Не то, что теперь, при «демократии», без паспорта — ни шагу.)
Среди этих иностранцев были Джамаль (имя неточно) — араб левых взглядов из Ирака (не альпинист), один или два чеха и поляк (альпинисты). Еще поляк Кулявик (не альпинист?) и его жена по фамилии Юрьенштраус (русская), её звали, кажется, Лена.
Кое-кто привез своих знакомых, так к Севе Смыслову приехала Р.Тило в качестве туристки.
Надо сказать, что пребывание на сборах неальпинистов — явление распространенное, и ничего плохого в этом нет, если таких немного. Инструктора привозят детей, иногда жен. Бывают хорошие знакомые, которых используют как наблюдателей и для присмотра за лагерем. В нашем случае плохо было то, что на знакомых тратились дорогие разрядные путевки.
Джамаль был совсем молодой парень, но полный энтузиазма. Он и горы и снег видел впервые в жизни, был мало тренирован. В МГУ он учился на курсах русского языка.
Потом он был студентом МЭИ. В МЭИ ходил в альпсекцию и ездил в горы, стал хорошо бегать, окреп, адаптировался, женился на русской, но энтузиазма не потерял. Иногда мы встречались, пока он был студентом, дальнейшую его судьбу не знаю.
Джамаль, Кулявик и Юрьенштраус сопровождали нас в качестве наблюдателей при восхождении на Крумкол с юга. Это был длинный поход, надо было перейти в другое ущелье через два перевала. Вел нас Бобров, в группе были Сафонова, Зыков и я. Наблюдатели были славные ребята, но Джамаль на снегу стал ложиться, Света его разгружала, а Кулявик метался по сторонам, пытаясь найти удачные точки для фотографирования и пренебрегая всеми правилами безопасности. Одна Лена Юрьенштраус шла нормально, урезонивая мужа, а тот всё время уходил со следов, натягивал верёвку и т.д. Такие наблюдатели никакой помощи оказать нам не могли.
Через год или два я узнал, что Кулявик погиб из-за своей непоседливости, которой он так пугал нас в этом походе: куда-то полез с фотоаппаратом и упал.
Прошло время, я познакомился с Александром Юрьенштраусом, хорошим альпинистом и хорошим инструктором из МВТУ. Он оказался братом этой Юрьенштраус. К сожалению, Александр тоже погиб в 1976 году.
Кормили нас скудно. Дороги не было. Продукты доставляли на ишаках, по тропе. Часто караван не приходил: то непогода, то ишак упал, то ещё что. Караван не пришёл, рацион урезается, чтобы дотянуть до следующего каравана. А когда, наконец, ишаки придут, то вместо компенсации снова экономия: а вдруг следующий караван задержится? Помню, перед выходом не было ни хлеба, ни сухарей, и мы набрали печенья, сладкого, вместо хлеба. Потом ещё и повар запил, так что и варить стали дежурные.
Два эпизода. Первый. Мы были дежурными, наварили котел манной каши. Но народу в этот момент в лагере было много, еле хватило этой каши на всех по тарелке. Я — на раздаче. Подходит к окну альпинист из другого сбора, говорит, есть хочу, не наелся. Что я мог ему дать? Каша кончалась, другими продуктами мы не распоряжались. А ребята утром выходили на траверс Безенгийской стены. До сих пор вспоминаю его грустные глаза и чувствую себя виноватым...
Второй. После обеда прямо из столовой идем в палатку, разводим примус, чтобы сварить овсяную кашу. Все вокруг примуса, с нетерпением ждут, когда закипит вода. Начинаются разговоры, как в какой стране едят (прямо как в «Швейке»). Чех — про кнедлики, поляк про своё. Наконец, крышка начинает дрожать. — «Флаттер» — говорит Сева Смыслов (он работает в ЦАГИ), — «Сейчас закипит...»
Когда в конце уже понаехали комиссии и начались разбирательства, одна дама из спортивного начальства стала готовить сама. Продуктов она не жалела, готовила вкусно, и мы хоть поели по-человечески.
Вернусь к сбору МГУ. Приехали, разместились, получили снаряжение. Полазили по скалам с верхней страховкой. На разборе к испеченным в прошлом году разрядникам были замечания, мол, ребята недостаточно серьёзные. В частности, Мякишев спрашивал Люсю Шипореву: - Когда страхуешь, ты понимаешь, что человек может сорваться? (Накануне я проходил мимо их отделения, видел, как Люся сидела на травке и перебирала веревку. «Что делаешь, Люся?» «Страхую!» - отвечала Люся милым голоском). Пишу и представляю, как матёрый инструктор, увидев всё это, назначил бы два дополнительных дня занятий и заставил бы научиться страховке. Но тогда: ребята все хорошие, замечания высказаны и выслушаны, разбор прошёл весело, можно идти дальше. А дальше — ледовые занятия и первое восхождение.
Для первого восхождения выбрали район Кундюм-Мижирги. На ночевки 3900 выйдет весь состав сборов, далее с ночевок третий разряд пойдет направо на двойку (пик Скальный), а более высокие разряды — на тройку (Уллуауз). Чтобы выйти на ночевки, надо пройти ледопад. Переход со второй на третью ступень проходит посередине через нагромождения льдов, многочисленные ледовые стенки и трещины и занимает несколько часов. Так вот, руководство решило, что прохождение этого ледопада будет достаточной школой и заменит ледовые занятия. Фактически занятий не было, шли, как умели. Правда, Локшин на одной из стенок пытался показать, как ходят на передних зубьях, но его не особенно слушали, т.к. все были поглощены преодолением препятствий.
Шли группами, в каждой группе был руководителем инструктор.
По правилам инструктор должен был провести цикл занятий и сходить на тренировочное (первое) восхождение, после чего третьеразрядники ходили самостоятельно.
В моей группе руководителем был Дима Карпов, а шел я в связке с Германом Дикополовым.
Несколькими днями ранее мы с Германом вместе добирались до лагеря на перекладных и за это время познакомились поближе. Он был аспирантом с мехмата, причем попал в аспирантуру после Казанского университета. Крупный, плечистый, он производил впечатление больше учёного, чем спортсмена. Альпинизм ему давался легко. Хорошо лазил. В общем, человек одаренный. Мне он высказывал свои взгляды: хорошо бы идти свободно, без связок, потому что верёвка сковывает. Мол, вынужден идти в связке, потому что так принято, так требуют, и необходимо подчиняться, но большого смысла в этом не видел. Мы шли с ним через ледопад и спорили. Я настаивал, чтобы он страховал как следует, а он делал это неохотно.
Сейчас я думаю, все мы, молодые альпинисты, в какой-то мере играли в страховку. Т.е., как бы опасности были отдельно, а страховка отдельно. Герман, как более умный, наверное, замечал элементы игры в нашей возне с веревкой на восхождениях, отсюда и ироничное отношение.
Я вот еще вспомнил, как немного позже, во время нашего восхождения на Крумкол с юга Юра Зыков решил проверить, надежна ли страховка через ледоруб. Мы уже спускались по контрфорсу после вершины. На одном из снежных склонов Юра попросил закрепить веревку на крюке, а потом Бобров страховал через ледоруб, а Юра имитировал срыв. Конечно, страховка не выдержала, Бобров поехал вниз вместе с ледорубом, но через несколько метров закрепленная на крюке веревка их остановила. Тут и мы с Сафоновой подошли. Юра тоже чувствовал, что это игра, но в отличие от Германа он начал искать пути сделать страховку настоящей.
На пик Скальный мы забрались всем отрядом, хотя шли не быстро и демонстрировали пробелы в технике. Как я уже говорил, часть старших разрядников шла с нашим отрядом как инструкторы, а остальные ходили на тройку. На этой тройке многим было тяжело идти, вплоть до рвоты, сказывалась недостаточная тренированность зимой. «Вот где выходит чешское пиво!» - сказал кто-то на разборе. Дело в том, что группа наших ребят ездила зимой в Чехословакию, где катались на лыжах и ходили в Татрах. А пиво в Чехословакии замечательное.
В нашем отряде был один студент, который получил III разряд в лагере, а не в альпиниаде. Он выделялся среди остальных, прямо видно было, что он умеет больше других. На разборе многие это отмечали, а он в своем выступлении сказал, что никакой он не особенный, просто делает, как его учили, и всё.
Разбор был после возвращения всех в лагерь. Сказано было много, и много по делу, была и критика. Критика свелась к замечаниям, которые должны быть учтены в дальнейшем. О каких либо мероприятиях (дополнительные занятия и проверка степени подготовленности, изменение планов восхождений, учет замечаний при формировании групп) речи не шло. Я выступил с замечанием к Дикополову, мол, пренебрегает страховкой. Но Карпов обратил всё это в шутку: ребята ему достались какие-то неуживчивые, всю дорогу переругивались. Хива посмеялась, и перешли к разбору следующей группы.
Зыков на пик Скальный с нами не ходил, т.к. приехал позже. Когда мы вернулись, он был уже в лагере, и мы начали ходить вместе, как и собирались. Мы ходили на двойки и на тройки, руководя по очереди и набираясь опыта. На двойки мы ходили вчетвером, мы с Юрой и ещё две девушки. На одну тройку мы ходили тоже вчетвером, на другую — вшестером. После того, как и Юра, и я отруководили двойками и тройками, мы собрались полностью своей группой во главе с Бобровым и пошли на Крумкол 3Б, чтобы потом идти на Дыхтау. Но на Дыхтау сходить не удалось, т.к. сбор был прикрыт.
Итак, после разбора я ушел в «свою» (с Зыковым) группу, и мы пошли самостоятельно на 2Б — Салынан. А Дикополов был подключен к группе, где были Оля Нигоф, А. Пономареко. Туда же была включена Люся Дубинская (Шипорева). Руководителем у них был Женя Черенков, альпинист более старшего поколения. Точно не помню, но, кажется, он имел звание мл. инструктора. Они пошли на Гесталу по 3Б (теперь это 4А).
На Салынане мы немного не дошли до вершины, ровно в два часа Юра повернул назад (он был руководителем). Об этом восхождении я расскажу в материале «Как я стал альпинистом».
А на Гестале случилась трагедия. Черенков шел в связке с Нигоф. В другой связке (Дикополов, Дубинская, Пономаренко) ведущим был Дикополов. Как рассказывал потом Черенков, группа поднялась по скалам к гребню, Черенков прорубил проход в карнизе и вышел на гребень. Далее связки двигались по гребню с карнизами. Дикополову такое движение не нравилось, он хотел идти по скалам. Подошёл к краю, чтобы перейти на скалы, Люся и Сережа его страховали (видимо, через ледоруб). Карниз под Германом рухнул и ушёл вниз вместе с Германом. Веревкой выдернуло Люсю и Сережу, и они исчезли за гребнем. Ребят искали несколько дней, но не нашли, нашли только Люсину шапочку.
Я участвовал в этих поисковых работах. Ребята падали по крутому снежно-ледовому склону, который пересекали трещины. Видимо, они упали в одну из трещин и были засыпаны снегом. Там сверху вниз вдоль склона были лавинные желоба, и по ним часто проходили лавинки. На третий день мы сидели на краю одной из трещин и ждали, готовые начать транспортировку тел, если их найдут. Двое инструкторов спустились в трещину и искали там. Но шансов было мало, т.к. лавинки одна за одной всё сыпали и сыпали в трещину. Над нами нависал огромный серак, постепенно наклоняясь, с него капало. К нам подошел приехавший снизу уполномоченный. Увидев серак, он побледнел и приказал всем немедленно убираться. Серак рухнул через несколько часов.
Зимой в мастерских МГУ заказали и сделали памятную плиту. Стальная плита с фамилиями погибших ребят. Я и ещё один парень с физфака, мой ровесник (фамилию, к сожалению, не могу вспомнить) весной 61-го, когда уже было тепло, поехали с плитой в Нальчик, нашли мастера по установке, и втроём поднялись на Мисескош (о шлямбурах и шлямбурных крючьях мы тогда не знали и сами поставить плиту не могли). Выбрали камень чуть дальше того, на котором стоит барельеф памяти Туманова и Бланка. Плита с фамилиями Дикополова, Пономаренко и Дубинской смотрит на Гесталу.
Надо сказать, что в том сезоне в Безенги вообще было много травм и спасработ. В других коллективах тоже случались аварии. На пике Панорамный. Раненый лежал на леднике. Оля Нигоф с ещё одной девушкой привели к нему нашего Керцмана, который обрабатывал раненого своей любимой мазью Вишневского. На Шхаре, срыв на спуске. Когда в лагере между выходами собирался народ, то в столовой можно было видеть колоритную картину: сидят за столиками обожженные солнцем суровые мужики, в синяках, кровоподтёках, у кого рука на перевязи, у кого голова забинтована...
Альпиниада продолжалась. Вскоре после первого выхода к нам пришла и влилась в альпиниаду большая группа молодых третьеразрядников. Ребята провели смену в а/л «Химик» (позже переименован в «Уллутау»), ходили с нашими инструкторами. После смены все участники под руководством Нелидова и ещё нескольких инструкторов пошли через перевалы из Адырсу в Безенги. Ребята пришли веселые, акклиматизированные, с огромным аппетитом. Среди них были Юра Чаповский (химик), Коля Плакида (очень положительный человек с физфака), Ольга Васильцова и др. С этой командой пришёл А.Х.Хргиан.
Про Хргиана вспомнился такой анекдот. Наши инструктора решили разведать ущелье, которое позже назовут Тёплым Углом. Поискать двойки-тройки и сделать на них восхождения. По возвращении одну из вершин предложили назвать Пик Хргиана. Но начспас то ли недослышал, то ли выпивши был, и записал вместо «Хргиан» «Архимед».
Из этих ребят Чаповский и ещё одна девушка были добавлены в нашу с Зыковым группу. Мы с Зыковым успели сходить две двойки и две тройки перед тем, как объединиться с Бобровым.
Наши ребята Локшин, Нелидов собрали команду для рекордного восхождения. Они решили подняться на Коштан по стене (наверное, по пути Калишевского) и далее пройти траверс до Дыхтау. Нужно было отнести заброски продуктов и бензина на Крумкол (с восхождением на Крумкол с юга по 3Б) и на Мижирги (с восхождением на Мижирги с юга по 4Б). На Крумкол несла заброску наша группа как раз в том восхождении с наблюдателями, о котором я уже упоминал (и где Юра проверял страховку на снегу).
Сходить на 4Б и одновременно отнести заброску на Мижирги должна была группа Димы Карпова, в которую входили Витя Леонов, Валя Рокотян и четвертого не помню (кажется, Б.Смирнов). Наши две группы вышли одновременно с траверсантами, т.к. считалось, что заброски мы успеем отнести заведомо раньше, чем они успеют подняться на Коштан и дойти до Крумкола.
Наша группа (группа Боброва) сходила успешно, только долго ходили. Один день мы пролежали на Австрийских ночевках из-за непогоды, и наблюдатели тормозили, да и сами мы тогда не очень шустро шли. Когда вернулись, то застали лагерь в слезах. При подъёме на Мижирги сорвалась двойка Карпов-Леонов. Ребята погибли. Срыв произошел на снегу перед выходом на скалы. Сорвался Леонов, шедший первым, Карпов страховал его через ледоруб. Когда мы вернулись, спасработы уже были закончены, тела отправили в Москву. Так как нас долго не было, то и за нас начали тревожиться.
Помню, как Маринка Макова (жена Карпова, у них недавно родился ребёнок) плакала: «Дима не хотел идти на Мижирги. Хотел на Джангитау по 4Б. Всё из-за этой заброски!»
После второй аварии восхождения на сборе МГУ прекратились, начались разбирательства. Приехали представители из Москвы. Приехал председатель спортклуба МГУ Калинин. Мы писали объяснительные записки. Ждали руководителей нашей альпиниады, которые всё не возвращались с рекордного восхождения.
В конце концов, группа Локшина спустилась. Маршрут у них оказался сложным, скалы крутые и обледенелые. Ребята прошли стену до вершины Коштана, в районе вершины вырыли пещеру и отсиживались в ней, пережидая непогоду. Как рассказывали, высовывали руку наружу и пускали зеленую ракету в метель. Потом решили отказаться от траверса.
Калинин предъявил ряд претензий к Локшину и Нелидову, в частности, злоупотребления с распределением путёвок. Перед всем коллективом выступил с речью. Приехав в Безенги, он, видимо, наслушался разговоров о том, как неприглядно (в смысле спортивной подготовки) выглядела секция МГУ на фоне других коллективов. Он говорил, что надо готовить альпинистов через лагеря, «где с вами будут заниматься не Нелидов с Локшиным, а настоящие инструктора».
После этого сезона в секции ходила такая грустная шутка. Новичку предлагают писать заявление в такой форме: «Прошу принять меня в секцию альпинизма, так как я хочу умереть здоровым».
Нелидов и Локшин были дисквалифицированы до нуля. Локшин официальным альпинизмом перестал заниматься, ходил в горные походы по Памиру и, наверное, по другим интересным местам. Толя Нелидов начал снова набирать разряды с новичка, но уже не в секции МГУ. Стал мастером спорта. На спасработах на Эльбрусе поморозил ноги, перенес операцию, ходил с палочкой, прихрамывая, но в горы продолжал ездить. С секцией альпинизма МГУ связей не имел.
Этим летом мы вели много разговоров на тему: стоит ли заниматься альпинизмом, если так велик риск. Главным идеологом был Юра Зыков, который считал, что дело не в альпинизме, а в неправильном обучении и плохой подготовке. Если научиться всё делать правильно, иметь достаточную физическую подготовку, то риск можно свести к минимуму.
В Москве мы стали усиленно заниматься техникой, организовали группу Бобров, Зыков, Борисов, Сычев Юра, Чаповский Юра. Отрабатывали работу с верёвкой: осенью и весной на деревьях, зимой — на склонах Ленгор. Потом в эту группу вошли Валера Кравченко, Володя Надбах-Киедеса. Стали называть себя «альпинисты-фанатики», сокращённо АФ. или афовцы. Правда, в секции нас называли «фракция». К нам примыкали Оля Нигоф, Люся Быченкова, какое-то время Света Сафонова. Тренировался с нами Саша Сергеев.
Проведённая на Крумколе проверка надежности страховки на снегу не забылась. Мы затеяли снежные занятия и две зимы подряд (61-62 гг.) регулярно ходили на них. Самым крутым местом на Ленинских горах оказался склон под церковью. Там была полоса, свободная от деревьев, где мы и занимались. По воскресеньям занятия продолжались по 3 - 5 часов, бывало, что и 6 часов, уставали здорово. Дополнительно один или два раза в неделю занимались в рабочие дни по вечерам (на этом склоне было достаточно светло). Купили ледорубы, карабины, молотки, крючья, достали верёвки, приобрели страховочные пояса, одежду (ботинки, рукавицы, штурмовые костюмы и т.д.).
Сегодняшний альпинист скажет: а как же иначе? Но в те времена всё снаряжение выдавалось бесплатно, включая пуховое — спальные мешки, пуховые куртки, штаны, рукавицы и др. В экспедициях даже шерстяное бельё и свитера нам выдавали, т.е. были снаряжены и одеты полностью.
Отрабатывали страховку на снегу и самозадержание. Занятия по страховке чаще планировал Юра Зыков, а по самозадержанию — Юра Сычёв. Много энтузиазма и упорства добавлял Володя Надбах.
Приходили на склон под церковью с огромными рюкзаками, соответственно одетые. Распаковывали рюкзаки, доставали верёвки, амуницию. Надевали штормовки, пояса, застёгивались на все пуговицы и замки. При самозадержани пробовали держать ледоруб так и этак, искали правильное положение тела, рук, клюва и древка, чтобы эффективно вонзать клюв и сразу останавливаться. Имитировали различные срывы, когда скользишь вниз головой на спине или на животе. Делали кувырки для восстановления правильного положения тела. И так раз за разом без конца, пока не почувствовали себя уверенно на снегу с ледорубом.
При изучении страховки сразу обнаружили, что распространённый в те времена способ страховки через ледоруб (через древко с закладыванием верёвки за головку ледоруба) крайне неэффективен. Следует отметить, что этот способ пришёл из довоенных времён, когда делали длинные ледорубы для рубки ступеней. В наше время (на рубеже 60-х) все альпинисты использовали 12-зубые кошки (назывались абалаковские) и ходили по крутому льду на передних зубьях без рубки ступеней. И ледорубы стали делать короче, более удобные, но для старого способа страховки на снегу мало пригодные. Мы пытались найти более надежный способ страховки через карабин, прикреплённый к ледорубу. До «косички» («плетенки») Саратовкина, которую через 15-20 лет начали пропагандировать в лагерях, мы не додумались. (Интересно, что с нами занимался Игорь Мешков с физфака, тогда альпинист-третьеразрядник и турист, который вскоре уехал в Новосибирск. Там он вырос до мастера, был какое-то время организатором местной альпсекции. Может быть, Игорь продолжил наш опыт, потому что Саратовкин тоже из Новосибирска)
Осенью Калинин контролировал секцию, раза два проводил (в качестве образца) тренировки. Старое руководство было отстранено, текущими делами секции пришлось заниматься нашему поколению. Правда, многие ребята из старших приходили на тренировки. Старались помочь. Много помогал Олег Куликов, удивительно светлый человек. Чем больше мы имели с ним дела, тем больше уважали и любили.
Калинин стал шерстить состав секции, особенно кончивших и не работавших в МГУ, т.е. тех, кто числился в секции как член спортклуба. Володю Боброва он оставлял как второразрядника, а меня и Зыкова, как третьеразрядников, исключил. Мы всей группой (АФ) попросились в спортивный клуб Академии Наук (СКАН) и перешли туда. Однако связи с секцией МГУ сохранили.
Кто стал председателем в этом году, не помню. Старая большая секция, какой я увидел её в 57 году, истаяла. Старшее поколение занималось наукой, а те, кто хотел продолжить жизнь в альпинизме, устраивались самостоятельно. Ездили инструкторами в лагеря или на сборы в других коллективах.
Секция осталась, но стала небольшой.
В начале шестидесятых СКАН относился к Студенческому ДСО (СДСО) «Буревестник» (позже, в середине 60-х, СКАН переведут в «Спартак», но это случится позже). В отличие от других обществ («Труд», «Локомотив», «Спартак», «Зенит» и др.), где альпсекции были при Московских советах, и где ребята совместно тренировались и вместе ездили в горы, в «Буревестнике» секции альпинизма существовали при спортклубах ВУЗов. В то время самыми крупными секциями в «Буревестнике» были альпсекция МВТУ и апсекция СКАН.
Альпинисты из ВУЗов, которые после завершения учебы работали в институтах Академии Наук СССР, оставались в своих секциях или переходили в секцию СКАН.
В моё время в СКАНе было много опытных альпинистов и мало новичков и значкистов. По крайней мере, когда я там был, на тренировки приходили только разрядники, среди них много мастеров спорта. Одно время (я ещё был в секции МГУ) они раздевались в трехзальном и выбегали минут на 15 раньше нас. Наши ребята их прикрывали, говорили, что это тоже свои. Но, в конце концов, надсмотрщики, которые сидели в раздевалках и следили за порядком, их вычислили и донесли спортивному начальству. Скановцам раздеваться в трехзальном запретили, и они стали арендовать раздевалки в Лужниках. Нас это негостеприимство, а вернее сказать, жлобство спортивных руководителей возмущало. Многие ещё не избавились от коммунистических идеалов, бескорыстно помогали (например, охотно и бесплатно консультировали по математике каждого, кто ни спрашивал). Ну, хорошие люди занимаются спортом, так радоваться бы. Ведь ученые Академии Наук такие же советские люди, как и сотрудники МГУ. Гнать надо тех, кто ведет себя недостойно или портит имущество. Но нет, обязательно делят на своих и чужих. И не «власть» здесь виновата, я уверен, что ректор МГУ никого бы не выгонял. Это инициатива местных мелких начальничков, «административный восторг», по Достоевскому.
Многие перешли в СКАН из МГУ в 50-е годы, и там чувствовался дух той, старой альпсекции МГУ. Из МГУ были Б.А. Гарф, А.М.Балдин (будущий академик), Мика (Микаэль) Бонгард, Вильям Смит, Олег Брагин, Игорь Мильштейн и много других. Но, например, Евгений Тамм, Валя Цетлин были не из МГУ.
В 60-е годы в мероприятиях секции СКАН участвовали ребята из МГУ — Олег Куликов, Слава (Сява).Цирельников, Н.Володичев, привлекались альпинисты из МВТУ (К.К.Кузьмин, В.Божуков, А.Белопухов), из МЭИ.
В «Записках альпиниста», помещённых в Интернете, Е.Тамм рассказывает, что команда СКАН была организована в 1955 году. Значит, именно тогда перешла группа альпинистов из МГУ, работавших в институтах Академии Наук, и принесла туда опыт организации самостоятельных мероприятий. В 56 году СКАН провел интересный сбор на Алтае, а в 57 году — снова (после 53 года) экспедицию на Памире, на этот раз успешную: первопрохождение на пик «26 Бакинских комиссаров» (бронзовые медали), о котором потом ребята часто вспоминали.
Вообще секция СКАН выглядела как дружная команда, делающая замечательные восхождения и интересные экспедиции, к которой снизу примыкали альпинисты более низкой квалификации.
Считается, что команда успешно выступает и долго живет, если у неё есть явный лидер. Такой была команда «Спартака» с авторитарным Виталием Абалаковым во главе. В команде Московского «Буревестника» 60-х годов, состоявшей из быстро растущих молодых альпинистов (в основном из МВТУ), лидером был Анатолий Георгиевич Овчинников, уже в то время Заслуженный Мастер Спорта. В команде Московской области, в которой я выполнял нормы МС на рубеже 70-х - 80-х годов, бесспорным лидером был Анатолий Филиппович Винокуров. В команду А.Винкурова я пришёл довольно зрелым альпинистом с опытом самостоятельных восхождений за плечами. А ребята, которые выросли под его крылом, не производили впечатления самостоятельных. По крайней мере, случился такой эпизод в Фанских горах. Толя выпустил свою группу на шестёрку, а сам остался в лагере. Видно было, что ему не по себе. На следующий день он не выдержал, собрался и пошел посмотреть, как ребята лезут (это в соседнем ущелье). Подошёл, видит, что ребята лезут не туда. Завернул их и начал подниматься уже вместе с ними по правильному маршруту.
Команда СКАН была другой. Руководящее ядро состояло из дружного коллектива единомышленников, решавших вопросы сообща. На очередной сезон и очередное мероприятие выбирался руководитель, который и проводил мероприятие, а остальные ему помогали. Чаще таким руководителем был Е.И.Тамм, но руководили и другие ребята, Руководителем экспедиции бывал В.Смит. В 62-м году руководителем сбора Московского «Буревестника», в котором участвовала почти вся секция СКАН, был М.М.Бонгард.
Летом 61 года я собирался в школу инструкторов, куда ехали также Лёва Добровольский и Эдик Мысловский. Те, кто оканчивал школу, мог остаться еще на смену для восхождений в так называемой «Школе повышения спортивного мастерства». Лёва и Эдик в этой школе тоже были и делали восхождения, так что за сезон ребята здорово выросли. Я колебался (были личные мотивы), но, в конце концов, в школу инструкторов не поехал (о чём потом сожалел, инструктором я стал только в 80-м), а поехал с Юрой Зыковым участником в а/л «Баксан», где за смену мы успели сделать не много. «Баксан» в то время считался одним из самых плохих лагерей, и так оно и было, но там работали инструкторами несколько человек из МГУ. Запомнилось, что Мастер спорта Мика Бонгард был участником по путевке и на линейке стоял вместе с молодыми разрядниками.
В СКАНе наша группа (АФ) пробыла несколько лет до момента перевода СКАН из «Буревестника» в «Спартак». Перевод состоялся где-то в конце 60-х, точнее не помню. Мы остались в «Буревестнике».
Говоря честно, прийти в «Спартак» мы попытку сделали. Бобров послал меня сказать, что мы не против ехать с ними на сбор. Но Шатаев тут же заявил, что для нас нет ни путёвок, ни мест на сборе. На чём наше общение со «Спартаком» и кончилось.
Альпинистская команда мастеров СКАН тоже в «Спартак» не переходила, да это им и не нужно было. К этому времени скановцы во главе с Е. Таммом были признанными в стране альпинистами. Их команда по поручению отдела альпинизма Спорткомитета СССР занялась проверкой категорий трудности маршрутов в удаленных районах. Был проведен ряд сборов в Фанах, Караколе, районе Матча [см. Е.Тамм: «Записки альпиниста», 2003, Портал Mountain.RU].
О дальнейшей судьбе остатков секции альпинизма СКАН, оказавшихся в «Спартаке», я не знаю.
Мы работали в альпсекции СКАН, но равноправными членами команды так и не стали. Сказывалось, видимо, то, что мы были людьми разных поколений. Скановцы были Мастерами спорта (или около того), людьми семейными и уже достигшими успехов и положения в науке, а, значит, работа требовала всё большего и большего внимания. Альпинизм для них — это, прежде всего, средство общения, интересные экспедиции, хороший привычный отдых. Мы же недавно окончили Университет, в альпинизме нам надо было расти, выполнять разряды. Психологически ближе к нам были ребята, которые общались в Московском «Буревестнике».
Это были, большей частью, ребята из МВТУ, среди них Лёва Добровольский, а потом Володя Засецкий, долгое время были председателями секции альпинизма в городском «Буревестнике». Но было много ребят и из других вузов. По воскресеньям тренировались вместе с Овчинниковым, летом — в Царицыно, зимой на лыжах, снимали избу сперва в Подрезково, потом в Фирсановке, потом в Малино. На лыжах с нами бегал легендарный Лев Мышляев.
В 60-х годах секция Московского «Буревестника» проводила сборы для разрядников, и общественная жизнь проходила там. Раз в неделю, по вечерам, проходили заседания бюро секции, в которых принимали участие активные ребята из нескольких ВУЗов. Занимались разными мероприятиями в период предлагерной подготовки (в том числе соревнованиями по скалолазанию в Царицыно), распределяли путёвки, вели подготовку к сборам. Однажды устроили очень интересный вечер в кафе, за столиками, там было много песен.
Запомнился такой эпизод. Для младших разрядников и значкистов был организован семинар, на котором, среди прочих, читали лекции Заслуженные мастера спорта В.М.Абалаков и А.Г.Овчинников. Абалаков умел четко излагать мысли, слушать его было интересно. В основном он говорил о том, как правильно обеспечивать безопасность, и что в студенческих секциях часто пренебрегают правилами и в результате сами гибнут и ведут к гибели альпинизм. А ещё подчеркнул, что только в Советской стране возможно, чтобы ведущие альпинисты приходили к молодым и бесплатно читали лекции. Дело было весной, мы шли с семинара вечером, в десятом часу, делились впечатлениями. Пахло тающим снегом, в темном ультрамариновом небе в тот год удивительно ярко сияла Венера.
А что же в МГУ? Секция МГУ в эти годы была небольшой. Председателями бюро были Оксана Купенко с химфака, потом несколько лет Игорь Глориозов, тоже с химфака. Приходили новички, ездили по путёвкам, немного подрастали и испарялись кто куда: большинство потихоньку бросали альпинизм, некоторые продолжали спортивный рост в других местах. Приходили и яркие личности. Толя Карацуба, Володя Нежура. Кадменский. Алла Павличенко. Одно время активным членом бюро секции был Лёша Писанов (Ефимов). Леша после окончания физфака служил офицером в армии два года, а после армии в секцию не вернулся.
Лёша, ещё будучи студентом, организовал встречу ветеранов секции МГУ. Происходило это, кажется, в клубе, а, может быть, в большой аудитории 01 в клубной части. Зал был полон, собрались почти все старые альпинисты. Было много выступлений, воспоминаний. Яркую речь произнёс Мика Бонгард.
Мика умел произносить речи. Говорил громким, хорошо поставленным голосом, четко, убедительно. Тембр его напоминал голос Левитана, такой же убеждающий. Вообще Мика, как организатор, наверное, уступал таким талантам как Тамм или Смит. Но он был весь прямо пропитан наукой. Везде вокруг него начинались научные разговоры, решали всякие задачи из математики или физики. Мика ещё был и мастер на все руки, мог что угодно починить. Приведу два эпизода. Первый. 62-й год, сбор в Алибеке. Группа мастеров под руководством Тамма ушла на траверс Аксаутов 5Б. Вслед им на Джаловчатский перевал Мика послал двойку с рацией (Володя Адамович и ещё кто-то) для наблюдения. Ребята ушли, а в лагере вскоре обнаружилось, что рацию взяли, а антенну забыли. Тут же зашёл разговор, как им выйти из положения. Мика сразу сказал: «Я бы не постеснялся обмочить кусок репшнура и использовать вместо антенны» (дело же решилось просто: на перевале валялась проволока). Второй. На Тянь-Шане. Мика рассказывает о перипетиях защиты кандидатской диссертации. Диссертация была по биофизике, которая только-только входила в моду, Мика был как бы на шаг впереди, и естественно, накатанной дороги не было. Мика с иронией рассказывал, что один из рецензентов отметил прекрасно выполненную экспериментальную часть и спрашивал, кто же ему это сделал? (Исследования глаз у лягушек) «И кто же сделал?» — спросил я. «Как кто? Я сам!». Вадим Ткач всегда обращался к нему: «Вот, Мика, ты всё знаешь, всё умеешь, а скажи...». (Ткач тоже был любопытный человек. Выходец из секции МЭИ, мастер спорта. Очень энергичный, суетливый, словом, балаболка. Даже сдержанный Тамм назвал его как-то болтуном. В МЭИ его не так, чтобы и уважали. А вот Толя Нелидов при слове «Ткач» начинал плеваться. Зато Ткач любил поговорить о преимуществах евреев).
Тогда, на вечере в далёких 60-х, Мика говорил, как мне сейчас помнится, примерно следующее (излагаю своими словами). Весной 49 года около спортклуба на Моховой по вечерам было людно и шумно. Собирались значкисты, их было много, а путевок мало. Возникла мысль: «А почему бы и не нам самим?...». Сорганизовались, нашли инструкторов, занялись продуктами, снаряжением и выехали самостоятельно. Получили опыт организации своего мероприятия... Далее Мика провозгласил тезис: чтобы секция развивалась, нужны деньги и самостоятельные мероприятия. Мика предупреждал: после успешного сезона на следующий год наступает сезон аварийный. И приводил примеры, которых я не запомнил. Знаю только, что 53 год (на Памире) был аварийным, наверное, 52-й был успешным. А также, после успешного 56-го был аварийный 57-й, после успешного 59-го был аварийный 60-й.
Я несколько раз упоминал о сборе 1962 года. Скажу теперь немного подробнее. Сбор проходил на базе а/л «Алибек». Жили мы в палатках на поляне за речкой «Алибечкой», в пяти минутах ходьбы от столовой (той, голубой, со значком Альп1 на коньке, и которая вскоре сгорела). Каждый участник имел две путевки на две смены, т.е. проводил в горах около сорока дней. В спортивной части мы были полностью самостоятельны: свои инструктора, свои выпускающие, свой начальник. В этой части сбор был похож на наш сбор в Аллаарче 59-го года. Но питались мы в столовой лагеря и продукты на выход выписывали в бухгалтерии лагеря, как и лагерные участники. Другим отличием было то, что на сборе не было новичков и значкистов.
Это был сбор Московского «Буревестника», проводила сбор секция СКАН. Всё руководство было из СКАН: начальник сбора (М.М.Бонгард), инструкторский состав, выпускающие. И почти вся секция СКАН приехала на сбор, так что, наверное, половина состава была из СКАН. Из других коллективов приехали молодые альпинисты: из МВТУ (Витя Масюков, Маша Сорокина, Галя Сотникова, Геша Богомолов, Стукалов и др.), из МАИ (Ира Артюшенко (Зыкова), Витя Сертун, Валера Сошников, Валя Швилкин, Стас Сила-Новицкий, Гена Сергевнин, Володя Адамович. Валера Петрук в это время был в лагере и часто приходил к нашим палаткам). Из МГУ (Коля Плакида, Люся Быченкова, Саша Николаевский и др.). Перед началом второй смены на сбор пришла группа молодых альпинистов, ходивших до этого смену в лагере. Среди них были Володя Надбах (СКАН), Марина Шаболина (МАИ) и отличные ребята из Ленинградского политеха: Вадим Коротков, Сережа Калмыков, Аля Жаркова и ещё кто-то. В будущем они довольно быстро стали мастерами спорта, инструкторами.
Врачом на сборе был Керцман. Среди инструкторов выделялся Боб (Борис) Горячих, мастер спорта из СКАН. Его девизом было: «Ходить быстро, на ночевку вставать рано!». Колоритны и интересны были его рассказы. На этом сборе наибольшее воспитательное влияние на нас, молодых альпинистов, оказывал он и Бонгард.
Из МВТУ, помимо тех, кто был на сборе, довольно много человек находилось в самом лагере. Володя Шполянский работал лагерным инструктором, часто бывал у нас. Эдик Мысловский, Лева Добровольский и, если память не изменяет, Валя Иванов ходили в стажерах. От лагеря ходила лихая двойка из МВТУ Морозов — Горохов. В Алибеке присутствовал и В.Радель, тренер альпинистов МВТУ.
Наши зимние тренировки по работе с веревкой сказались. На первом восхождении (траверс Сулахат) наша с Зыковым связка стала быстро уходить вперед. Но потом мы немного сбились. Юра все тянул на полки, а я хотел идти по гребню. В результате шли по полкам, но не очень низко, пока очередная полка не кончилась. Мы остановились. Юра усмотрел полку внизу, но тут уж я не захотел спускаться. Так мы стояли, препираясь, около часа. Наконец, Юра согласился подняться на гребень. Отряд всё это время шел по гребню. Мы вылезли тоже на гребень и тут встретили первую или вторую связку отряда. В общем, не отстали.
Жили мы на сборе радостно, дружно, Было много песен. Играли на гитарах и пели Валя Горячева и Раечка Затрутина, Игорь Щеголев, Вера Матвиенко, Володя Надбах, все из СКАНа.
Костёр был каждый вечер. Валя Горяева с Раечкой — исполнительницы и распространительницы песен Иры Рудневой. От Вали услышали много и других, самых современных на то время, песен: «Над Канадой, над Канадой...», «Мой друг рисует горы...» и т.д. Игорь Щеголев пел «Пилигримы» на стихи И.Бродского, Вера Матвиенко (мастер спорта) привезла песенку «Москва златоглавая» (конфетки-бараночки). Интересно, что прошло 46 лет с тех пор, и вот я слышу эту песенку по телевизору в исполнении эстрадной певички.
Своих групп и своих коллективов не было, все были в общем котле (как сказал Щеголев: «Перемелется, мука будет»). Группы создавались на каждый выход на одну - две вершины. Перед очерЕдным выходом Мика «раскладывал пасьянс», планировал, кто будет руководителем, кто в какой группе пойдет. Мы с Зыковым сразу приняли такой порядок. Кое-кто из молодых (из МВТУ) сперва протестовал, хотели ходить только со своими, но вскоре поняли, что так лучше: быстрее наберёшься опыта, получишь нужные руководства. А самое главное, в результате все здорово передружились.
Конец сбора был омрачен гибелью Е.Горохова на маршруте «траверс Джугутурлючат». На этом же маршруте находилась и наша группа со сбора (Бонгард и др., руководитель Щеголев), обе группы шли навстречу друг другу. Группа, в которой были Горохов и Морозов, находилась на ночевке и ожидала, пока пройдут «академики», чтобы начать спуск. «Академики» прошли, ребята решили попить чаю и спускаться. Горохов полез к кухне в скальной нише разводить примус. Ребята эти были отличные скалолазы и на ночевках обычно лазили без страховки (когда мы с Зыковым это видели, то только плечами пожимали). Примус в руках Горохова вспыхнул, тот отшатнулся и полетел в пропасть. Скановцы увидели ракету, прервали траверс и начали спасработы под руководством Бонгарда.
В 63-м мы (Бобров, Зыков и я) были на небольшом сборе в Баксане, где были также Володя Шполянский, Коля Алхутов, Женя Гипенрейтер, Юра Бородкин, Лёва Добровольский, Эдик Мысловский и, кажется, Леня Кауц. Руководил Шполянский, тренер — Алхутов. Сезон был тяжелый, обилие снега, да ещё землетрясение в Домбае. В Баксане базировалась и команда Мышляева, помню, мы уходили на Накру, а они на Чатын. Когда мы вернулись, то на тропе встретили Свету Сафонову в слезах. С горечью узнали, что в команде Мышляева авария: шестеро погибли, двое (Божуков и Коршунов) остались живы. На Кавказе были прекращены все восхождения, кроме учебных для новичков и значкистов. И мы все время до окончания срока сбора провели в Баксане, никуда не выходя.
Потом мы (кроме Е.Гипенрейтера) переехали в Безенги. В Безенги приехала из Москвы одновременно с нами большая группа альпинистов Московского «Буревестника», и наш сбор объединился с ними. Но в Безенги восхождения тоже не сразу начались. Наконец, от московского начальства пришло разрешение открыть часть маршрутов по специальному списку. Так что многого находить не удалось. В Безенги я совершил четыре восхождения, среди них два были поучительны (траверс Салынан, руководители Маша Сорокина и Ира Артюшенко, и на Джангитау под руководством Саши Наумова, того самого, который издавал книги с описаниями маршрутов).
В 64-м мы с Бобровым участвовали в экспедиции СКАН на Хан-Тенгри с севера, а Юра Зыков ездил на Новую Землю зарабатывать деньги на кооперативную квартиру. В составе экспедиции МГУшники Олег Куликов и Слава Цирельников взошли на вершину вместе с Кузминым, Божуковым и Алхутовым, за что получили золотые медали и звание чемпионов СССР.
В этом же сезоне Овчинников провел большой сбор «Буревестника» в Домбайском районе. Ребята много ходили и здорово выросли. В частности, на сборе набирал разряды Валера Кравченко, выпускник МГУ, с которым мы потом много ходили. После Домбая состав сбора приехал в Безенги, чтобы продолжать восхождения.
В 65-м снова большой сбор «Буревестника» на Кавказе. 15 дней в Баксанском районе (жили на территории Джантугана в шатровых палатках, которые мы звали «пещерами») и затем 30 дней в Дигории по коллективным путевкам. Руководили Борис Горячих и Володя Шполянский. Среди руководства был также Саша Лаптев.
Все участники приехали хорошо подготовленными физически, сказались зимние бега на лыжах (по 30 - 40 км) и тренировки в Царицыно под руководством Овчинникова (бег 1-2 часа, потом долгое лазание в замке). Сразу стали быстро ходить. Боб Горячих даже сдерживал, требовал обязательно постепенное нарастание сложности: «Тройка, четверка, пятерка». Ещё будучи в Адылсу, начали ходить на пятерки. Наша группа пошла на Донгузорун (я был руководителем), потом две группы были выпущены на траверс Ушбы.
В первой из этих групп (рук. Гена Богомолов) произошла авария: погиб Славик Цепелев (из МВТУ). Ребята решили пройти Ушбу за день, шли очень быстро, с Южной вершины спускались уже, когда темнело. Спускались не туда, на карнизы (их ввели в заблуждение старые следы спусков). На последний спуск через карниз использовали все веревки. Руководитель оказался внизу, а остальная группа — вверху. Славик пошёл на выручку (дело было уже глубокой ночью). Спускаясь дюльфером, застрял на узле и потерял сознание...
На спасработах я был в головном отряде. Спуском тела руководили Лева Добровольский и Эдик Мысловский. Спускали на тросах, по 400 метров между станциями, с сопровождением. На последнем участке сопровождал Эдик с напарником. При переходе со скал на снег их затащило в огромный лоток, по которому шли мокрые лавины и камни. Ребятам досталось, но, слава Богу, целы остались. Ниже в работу включился транспортировочный отряд. У ребят было правило: кто будет сопровождать, тот и делает станцию (Это — правильно, только так. Прим. Б.Б.). Спускали образцово, сказалось то, что перед этим ребята участвовали в соревнованиях спасотрядов (полезное было дело, но почему-то отменили).
Потом надо было снимать тросовое хозяйство. Потом был разбор. В Дигорию переехали с большим опозданием. Однако по два - три восхождения сделать успели.
Гешка Богомолов был с нами на сборах 62 года в Алибеке и 63 года в Безенги. Здоровый, великолепно физически развитый, добродушный, активный. Но немного простоватый, про которых говорят: сила есть — ума не надо. Гешка был достаточно опытным, по крайней мере, по пройденным маршрутам. Остальные ребята в его группе были совсем молодыми. Хорошо физически подготовленные, ребята ходили быстро и быстро набирали разряды. Это Вадим Неворотин (потом стал отличным альпинистом, мастером спорта), Славик Цепелев и третий, фамилию забыл, но тоже крепкий парень. После этого случая из альпинизма он, кажется, ушёл. Или его «ушли», ребята в секции МВТУ достаточно серьёзные, чтобы разобраться, кто есть кто. Гешка тоже бросил альпинизм.
Маршрут «Траверс Ушбы» состоит в том, что надо подняться на Северную Ушбу, пройти перемычку, подняться с перемычки на Южную Ушбу и с неё спуститься в Сванетию (к Мазери, в сторону ледника Гуль). С вершины Ю.Ушбы в сторону Сванетии идет сперва «крыша», которая обрывается вертикальными стенами. В сторону Гуля это стометровые сбросы с карнизами. Под сбросами находится большой и крутой снежник «Галстук», сужающийся в нижней части. Если смотреть на Галстук снизу, то в самом верхнем левом углу Галстука на стыке со стеной находится так называемый «Красный угол», там можно поставить палатку. От Красного угла вверх к Крыше — почти вертикальные скалы, но без карнизов. А правее, если смотреть снизу (или левее, если сверху) — огромные скальные карнизы нависают над верхней кромкой Галстука на всю его ширину. Альпинисты спускаются сперва по «крыше», потом дюльферами по стене к Красному углу. Тут важно не промазать: уйдешь влево — попадешь на карнизы, уйдешь вправо — попадешь на западные стены Ушбы.
Ребята начали спуск, когда уже вечерело. Думали успеть до ночи спуститься к Красному углу. Спешили, спускались по следам (т.е. остаткам дюльферных станций) какой-то из групп. Эти следы их и дезориентировали, те, кто оставил следы, тоже поролись. Становилось все круче, последняя станция была фактически на стене. У группы было две веревки-сороковки и репшнур 40 м для продергивания. Спускались по нижней веревке без страховочной, а верхнюю в это время продергивали с помощью репшнура. Такая тогда была техника. Гешка спускался первым. От последней станции бросили верёвку, внизу белел снежник (это был уже Галстук). Гешка в потёмках не разглядел, достала верёвка до снежника или нет, был уверен, что идет правильно. Сел в дюльфер и поехал. Через несколько метров прошёл карниз и оказался на верёвке, не касаясь скалы. Спустился ещё и увидел, что конец веревки не достает до снежника и болтается в воздухе. Тут он сообразил, что дело плохо, и надо выбираться назад. Он попытался из самостраховочного репшнура сделать стремя и подняться на схватывающих узлах. Но навыка не было, и ничего не получилось, только в результате всех этих усилий он опрокинулся и повис вниз головой на самостраховке. Ночь, усталая группа, трое малоопытных ребят на крючьях на полочке с полладони, и руководитель висит вниз головой. Ребята посоветовали сбросить рюкзак. Гешка сбросил рюкзак, но вместе с ним нечаянно сбросил и пуховую куртку, которая была расстёгнута. Остался в одной тонкой тренировочной рубашке х/б. Вертикальное положение восстановить удалось. Что делать дальше? Ребята даже пытались вытащить его на основной веревке (на которой он висел), но это невозможно сделать, и они не смогли. Другого способа поднять его они не пробовали. Богомолов смотрел на снежник, и тот казался ему не так далеко. Он предложил ребятам нарастить верёвку, на которой он висел, и спустить его на снег. Вверху на станции конец верёвки был завязан «проводником» и прощелкнут в карабин. Ребята пропустили конец второй верёвки в эту петлю из «проводника» и уже её завязали узлом проводника (узел проводника одним концом), потом пропустили вторую верёвку в карабин. Получили две связанные верёвки, и вторая готова к протравливанию. Теперь надо выщелкнуть из карабина первую верёвку, на которой висит Боромолов. Верёвка как струна, выщелкнуть в том положении, в котором находились ребята, чрезвычайно трудно. Однако с огромными усилиями выщелкнуть удалось. Богомолова начали спускать.
Протравили всю верёвку 40 метров, но до снега он всё ещё не доставал. Оставшись без верёвок, верхние могли его только спускать. Сложили вдвое репшнур, привязали к концу второй веревки и продолжали протравливать дальше. Наконец, Гешка стал на снег. От станции до снега оказалось 100 метров (40+40+20). Была уже глубокая ночь, часа два ночи. Гешка внизу на снегу около скальной стены в одной футболке, без рюкзака и куртки, и трое наверху с рюкзаками. А между ними весь запас верёвок. Славик Цепелев пошел на помощь со своим рюкзаком за спиной. Спускался дюльфером со схватывающим. Дошел до узла, там застрял. Преодолеть узел не хватило сил, видимо, потерял сознание. Ребята кричали: «Славик, Славик», но он не откликался. Гешка пробовал снизу шевелить веревкой... Кто-то из верхних хотел идти на помощь к Славику. Но Гешка сказал, не надо, погибнете.
Так они простояли до утра: двое вверху, Гешка внизу. Чтобы не замерзнуть, он бил руками по скалам. Выжил.
Когда рассвело, верхняя двойка сориетировалась. Поняли, где находится путь к Красному углу. Надо было уйти траверсом по отвесным скалам. Ребята связались самостраховочными петельками. Молотка у них тоже уже не было (один рюкзак уронен, другой на Славике). Крючья забивали камнем. Пролезть удалось, вышли, наконец, к Красному углу. По дороге нашли кем-то брошенную верёвку, связались. Подошли к Гешке, привязали его к верёвке и втроем начали спускаться. Гешка был деморализован, ребята его фактически спускали.
Внизу, на траве, стояла палатка наших наблюдателей. Там были Толя Карацуба и, кажется, Борис Фадеев. Тройка к ним спустилась к вечеру. Карацуба побежал через Бечо к нам в Джантуган, Фадеев остался с ребятами. Идти через перевал Толе пришлось ночью, в потемках. Он вышел к а/л «Баксан», а оттуда его довезли к нам на машине или на мотоцикле около двенадцати ночи..
Наша группа спала после восхождения, будить нас не стали, а разбудили утром, часа в четыре. Нас включили в головной спасательный отряд. В головном отряде были Мысловский, его напарник Катков, Витя Масюков, Стукалов, наша четверка, может кто ещё, не помню. Командовал Эдик Мысловский. Мы несли тросовое хозяйство и катушку с тросом. В первый день перешли через Бечо, спустились в Сванетию и заночевали в Шихре около минерального источника с замечательной водой. На следующий день сваны показали нам дорогу на Гуль и проводили. Мы поднимались через ложную Мазерскую зазубрину по крутым разрушенным скалам, справа (по ходу) от Галстука. Подняться до верхней части Галстука в этот день не удалось, заночевали по дороге на скальном плече. Смелый Эдик везде лез без страховки, и мы вслед за ним. На следующий день подошла группа с Левой Добровольским во главе. Они поднесли ещё катушки с тросом. Лева поругал всех, заставил связаться. Руководство сразу как-то незаметно перешло к Леве. Лева давал дельные советы, говорил, что кому делать, намечал планы работ, и всё сразу пошло на лад. Эдик с кем-то вылез наверх к крючьям, на которых были закреплены верёвки со Славиком. Веревки нарастили и спустили тело на снег. Потом упаковали и по снегу перетащили к скалам в правом углу Галстука. Откуда уже спускали по скалам на тросах с сопровождающими. Лишних ребят Лёва отправил вниз, осталось для работ человек десять.
Были мы там шесть или семь дней, продуктов оставалось совсем мало (кусочек сахара и три сухарика размером с этот кусочек, да пакет супа на четверых — вот и весь рацион). Но, помню, голова была ясная, работоспособность у всех отличная. Больше беспокоили камни. Камни вытаивали на «крыше», катились до сбросов, а затем роем летели по воздуху метров 200 и били в скалы, где как раз мы находились. Как камень летит, не видно, только слышно. Как под обстрелом. Но мы потом привыкли. Только, когда заслышишь, ложишься и голову прячешь под ближайший выступ.
В 66-м Овчинников решил, что ребята достаточно подросли, и пора готовить высотную команду.
В своей книге Овчинников пишет, как он несколько лет готовил команду для восхождения на пик Коммунизма по Южной стене, чтобы осуществить мечту Мышляева.
К организации экспедиции подключился Виктор Галкин. Первая экспедиция была на пик Евгении Корженевской со стороны ледника Фортамбек. Руководитель — Овчинников, старший тренер — К.К.Кузьмин. Основу экспедиции составляли две команда: команда высотников СКАН во главе с В.Смитом (среди них был и Олег Куликов) и команда молодых альпинистов МВТУ, ещё не бывавших на высоте, во главе с А.Г.Овчинниковым (Мысловский, Добровольский, Масюков, Иванов, Максимов, а также более опытные Глухов и Бородкин). Кроме них были: наши молодые ребята Юра Скурлатов (Физтех, СКАН) и Володя Надбах (МГУ, СКАН), опытные Кузьмин и Божуков, Виктор Галкин, ещё несколько человек из Москвы и других городов, в частности, Виктор Егоров из Ленинграда, его мы помнили по Безенги, где он был тренером. Я это всё помню, потому что после возвращения ребята много рассказывали: Валя Цетлин, а также Смит и Брагин.
На пик Евгении Корженевской вышли по трем маршрутам тремя группами: группой Овчинникова (рук. Л.Добровольский) из восьми человек, в ней шестеро из МВТУ и двое не из Москвы, группой «академиков» (рук. В.Цетлин, тренер В.Смит) из десяти человек, в ней семеро из СКАН, и группой Кузьмин - Божуков (рук. Ю.Скурлатов, тренер В.Божуков). Самый сложный маршрут выбрала группа Добровольского. У группы Цетлина маршрут ожидался проще, по гребню, теперь это наиболее популярный маршрут, и называется «путь Цетлина».
Команда Цетлина совершила своё восхождение благополучно и вернулась в лагерь раньше других, т.к. гребень оказался несложным. Здесь сразу же им пришлось включиться в спасработы: в команде Божукова заболел Данилов, и Божуков (а может быть, Кузьмин) отправил его вниз с Егоровым, который хуже других переносил высоту. Сами же пошли дальше. На спуске Данилову стало хуже, он не смог идти. Егорову тоже стало плохо. Хорошо, что «академики» спустились раньше, вышли и принесли Данилова.
В команде Овчинникова тоже заболел (горная болезнь) Арутюнов. Но эти ребята поступили иначе: они спустились всей группой и спустили больного. Потом повторно вышли на маршрут и успешно его прошли (уже вшестером).
В команде Божукова перед самой вершиной на ночевке заболел руководитель — Скурлатов. Божуков оказал ему помощь, Юра задышал, но оставался без сознания. Группа «академиков» снова вышла вверх. Начался спуск Скурлатова. Вскоре вернулась со своего восхождения команда Овчинникова и тоже вышла на помощь.
Скановцы предъявили претензии морального плана к Божукову и Кузьмину: зачем они фактически бросили больного Данилова и полубольного Егорова, а сами ушли наверх? Ребята из МВТУ в этот момент были, скорее, на стороне Божукова. (Но потом, после смерти Сулоева, расхождение между МВТУ и Божуковым - Кузьминым было резким. Помню, как Юра Бородкин мрачно говорил: «Гробокопатели»).
СКАН в экспедициях «Буревестника» больше не участвовал.
Я не хотел бы, чтобы сложилось впечатление, что Кузьмин и Божуков плохие альпинисты или плохие люди. Это выдающиеся и исключительно заслуженные альпинисты. Заслуженный мастер спорта Кузьмин принадлежал к старой школе альпинизма, когда было разделение на «высотников» и «технических». Кузьмин — больше высотник, его достижения в высотном альпинизме являлись вехами в развитии советского альпинизма. О Кирилле Константиновиче Кузьмине можно прочитать, например, в книге Овчинникова. Валентин Божуков — универсальный альпинист, но его многочисленные рекорды и достижения, в основном, в высотном альпинизме. Обладая выдающимися физическими данными, он в тоже время удивлял огромной работоспособностью и на тренировках, и при подготовке экспедиций, и в горах. Будучи сам исключительно сильным, он, как заметил Женя Булатов, других мерил по себе. Не мог понять, что другие слабее, могут заболеть от перенапряжения и даже умереть.
В 67-м году я в горы не поехал, хотя и готовился, т.к. у меня родилась дочка Маша, и я обещал жене, что летом посижу с ней (с дочкой, конечно). А все ребята (и моя группа в том числе, т.е. Бобров, Зыков, Кравченко, Саша Сергеев) поехали в экспедицию на Памир. Начальником на этот раз был В.Т.Галкин, старшим тренером — Овчинников.
Был найден выход на Памирское фирновое плато с севера, этот путь назвали «ребро Буревестника». А верхнюю точку этого ребра назвали пик Парашютистов. Восхождения на пик Коммунизма делали по ребру Буревестника и далее долго шли по плато до начала подъёма уже на сам пик Коммунизма.
До этого Божуков и Сулоев вышли на контакты с парашютной фирмой, идею подхватил Галкин. Вышли на контакты с ВДВ. В результате возник план провести прыжки на Памире. В состав экспедиции была включена группа профессиональных парашютистов-испытателей во главе с выдающимся парашютистом Петриченко. Прыжки на фирновое плато состоялись. Всё обошлось благополучно, только один парашютист-десантник заболел, и его пришлось ребятам спускать.
В 68-м году Овчинников с группой молодых, но уже опытных высотников (Мысловский, Глухов, Иванов) совершил восхождение на южную стену пика Коммунизма, об этом можно почитать с его книге (и книге В.Шатаева, который тоже был в этом мероприятии, но на стену идти отказался).
Одновременно проводилась экспедиция «Буревестника». Этой экспедицией 68-го года в отсутствие А.Г.Овчинникова полностью руководил В.Т.Галкин, тренером был В.Божуков.
Божуков — выдающийся альпинист мирового класса. Но Божуков, в отличие от Овчинникова, не умел грамотно оценить возможности молодых участников, с которыми ему предстояло ехать. У ребят была работа, семейные обязанности, они не могли уделять всё своё время только спорту. Но Валентин как-то меры не знал. Весной мы бегали раза в два больше (по 2-3 часа), а лазили меньше. В мае он предложил поехать в Домбай и там пройти на время (т.е. бегом) через Чучхурский перевал и т.д. Слава Богу, что эта поездка не получилась. И в горах он перегружал участников, так что на пике Ленина несколько человек заболело (Гордеев, Горяч и др.).
Но, надо отдать справедливость, было и много хорошего. Весной Галкин устроил сборы на дебаркадере в Химках. Тренировки проходили по субботам-воскресеньям, руководил тренировками Божуков. Приезжали мы туда вечером, нас кормили, там мы спали. Наутро интенсивная зарядка, потом плотный завтрак. Потом тренировка по 4 - 5 часов, при этом мы бегали по лесу часа четыре. Кормили обильным обедом. Такой режим, когда ты без всяких забот только бегаешь, питаешься и отдыхаешь, здорово отличался от обычной жизни, при которой на тренировки выкраиваешь время, а только вернёшься — дома на тебя сразу наваливаются дела. В результате таких сборов физическая подготовка у всех быстро росла.
Экспедиция 68-го намечалась грандиозной. Сбор в Ала-арче с восхождениями до 5Б, затем краткий отдых на Иссык-куле, восхождения на пик Ленина и работа с парашютистами, которые собирались прыгать на вершину пика Ленина, переезд на Фортамбек и восхождения на пик Коммунизма.
В Ала-арче мы ходили интенсивно. Я чувствовал себя хорошо, ходил легко. Мы ходили четверкой: Бобров, Кравченко, Зыков и я. Сходили на Корону по 5А. И тут я заболел. То ли простудился, то ли гриппом заразился. (Надо сказать, что в этом ущелье я был уже второй раз. Первый раз был в 59-м и тоже заболел, правда, в конце смены). Я лежал в лагере в спальном мешке с температурой. Но организм не выдержал, случился приступ, меня врач Сорокин спешно отвез во Фрунзе. Туда днем раньше отвезли нашего Пашу Соколова, альпиниста из МВТУ (хороший альпинист и интересный человек). Его группа одновременно с нами взошла на 6-ю башню Короны по 5Б.
Ребята уехали на Иссык-Куль и потом на Ленина, а мы с Павлом, полежав в больнице, отправились в Москву. В те времена билеты на самолет были дешёвые, все летали, мест нехватало. Подойти к кассе и купить билет на сегодня или на завтра было невозможно. Галкин предложил воспользоваться его связями, дал нам записку к руководителю отдела спорта в ЦК ВЛКСМ Киргизии. В это время у них был пленум. Мы с Пашей пришли на пленум, послушали выступление как раз этого руководителя, молодого паренька. В перерыве он подошел к нам и обещал достать билеты. Слово сдержал, на следующий день мы улетели.
Я не был очевидцем всех событий, но составил представление по рассказам. Прежде всего, по рассказам Юры Зыкова, но, конечно, не только Юры. Такие уж воспоминания.
Ещё перед экспедицией Галкин провозгласил лозунг: «Альпинизм — на службу народному хозяйству и обороне!».
В Москве была подготовлена по инициативе и под руководством Галкина большая выставка фотографий гор. Фотографии делал Опуховский, фотограф-любитель пенсионного возраста, на огромных листах фотобумаги, которые мы наклеивали резиновым клеем на листы картона. Получались большие картины размером со стол и более. Приезжая в южный город, в данном случае во Фрунзе, Галкин шел в ЦК ВЛКСМ соответствующей республики, может, и в другие организации, показывал фотографии, устраивал выставки, предлагал проводить агитацию за привлечение местной молодежи в альпинизм. Национальным чиновникам это нравилось, хотя Галкин не верил, что киргизы или узбеки побегут толпой в альпинизм. Но нужные связи возникали и работали.
Врачами в экспедиции были Леша Шиндяйкин и Олег Сорокин. Леша интересовался альпинизмом, ходил на восхождения. Он был врачом в экспедиции Тамма в 64-м и в Галкинских экспедициях, начиная с 66-го года. Леша и привел своего приятеля Олега. Красавец Олег, любитель и любимец женщин, на восхождения не ходил, но как врач показал себя отлично. В этой паре Шиндяйкин-Сорокин Олег был ведущим. Ребята участвовали в жизни команды и в осеннее-зимний период, приходили на собрания и тренировки, играли в знаменитый эмвэтэушный футбол. Ездили зимой на сборы, которые устраивал Галкин. Например, на Ерохинской гонке Леша бежал, а Олег поддерживал нас в качестве врача.
С прыжками была такая история. Альпинисты должны были встречать на горе две группы парашютистов. Одна группа собиралась прыгать на склон п. Ленина, другая — на вершину. На склон была выброшена группа десантников, в основном срочной службы (конечно, отличники-парашютисты). Солдаты со своими командирами (36 человек) приземлились удачно и в сопровождении альпинистов начали спуск в базовый лагерь. Затем самолёт АН-12 ушел на посадку, чтобы забрать десятерых для рекордного прыжка.
На вершину к этому времени поднялась группа альпинистов. Ещё перед выходом из базового лагеря обнаружилось, что рация неисправна (для связи с самолетом использовали тяжелую армейскую рацию). Но старший тренер Божуков все-таки отправил группу наверх, с той договорённостью, что ребята во время восхождения и рацию починят.
Я думаю, что армейское начальство поторапливало, на прыжки были отведены определённые сроки. Наверное, и будущие события в Чехословакии как-то повлияли. Никто не решился отложить выход группы, пока не будет исправной рации.
Починить рацию своими силами в походных условиях альпинистам не удалось. В результате эта группа не имела связи с базовым лагерем и, самое главное, не имела связи с самолетом.
Альпинисты выложили на снегу знак, что они уже в районе вершины. Парашютисты сели на два транспортера, по пять человек с каждой стороны люка, самолет поднялся в воздух...
Самолет сделал круги над вершиной, штурман выбросил пристрелочные парашюты. Как легли пристрелочные, альпинисты передать не могли. Не могли они и рассказать о состоянии погоды в районе вершины. Штурман руководствовался только тем, что видел. Но ведь горы не равнина, здесь в одном месте — одно, а рядом — совсем другое. При очередном заходе штурман выбросил парашютистов. Как потом выяснилось, он нажал кнопку на несколько секунд позже, чем надо. Парашюты стало сносить через вершину на южную сторону.
Некоторые из парашютистов тормозили, стараясь дотянуть до намеченной площадки. Петриченко сразу понял, что на площадку ему не попасть и начал искать другой снежный склон, на котором можно было бы приземлиться. Несколько человек последовало его примеру. В результате шестеро приземлилось на снег, четверо попали на скалы и погибли. Один (Морозов) был травмирован. Альпинисты всех разыскали и подошли к каждому. Мертвых оставляли, а живых готовили к спуску. Морозова укутали в спальный мешок и парашют, оплели веревками и подготовили к транспортировке. Путь в базовый лагерь на северную сторону лежал через вершину. Надо было какое-то время подниматься, а потом уже спускаться. Но сил и возможностей поднять раненого до вершины не было, решили спускать его дальше на юг. Парашютисты, которые могли идти, в сопровождении нескольких альпинистов ушли через вершину в базовый лагерь, а оставшаяся группа альпинистов начала спускать раненого в сторону Саукдары. В этой же группе спускался и лейтенант Сидоренко.
В базовом лагере несколько дней о них ничего не знали. Посылали вертолет на поиски. В конце концов, группу обнаружили. Ребята выложили слово БЕНЗИН. Им бросили бензин, а вскоре они спустили раненого до места, где мог сесть вертолет (на высоте 4600м), и откуда все были эвакуированы вместе с раненым Морозовым. Конечно, этой группе, которая представляла собой спасательный отряд, здорово досталось. Быстро кончились продукты и бензин (газовых горелок тогда не было). К нехватке продуктов альпинисты привычные, но без бензина тяжело, т.к. воду можно добыть, только растапливая снег. А на высоте потребность в воде огромная. Чтобы поить раненого, собирали немного воды, растапливая снег на груди. Самоотверженно действовал врач Леша Шиндяйкин, как, впрочем, и все остальные.
Альпинисты собрались в базовом лагере. Передохнули и снова ушли на вершину, чтобы похоронить погибших. Тела уложили, как смогли, и обложили сверху камнями.
Про прыжок на пик Ленина в свое время вышла книжка (небольшая, как брошюра): Жариков А. «Памирская быль», изд. ДОСААФ, М, 1973. После гибели четырех человек были разбирательства. Дело со штурманом замяли. Но ребята действительно совершили подвиг, и было бы несправедливым его замалчивать. На высоком уровне было рекомендовано об этом писать. Появился ряд публикаций, в частности, эта книжка. Но правду немного смягчили (с расчетом на обывателя): о штурмане не упоминали, а причину гибели объясняли внезапным мощным порывом ветра. В остальном — близко к истине.
В этой эпопее было несколько накладок, которых, к сожалению, избежать не удалось. В результате плыли сроки, что приводило к напряжению.
Первая. Парашюты шили в Москве. Когда их привезли в Среднюю Азию, и ассы начали пробные прыжки, то парашюты лопались. Выяснилось, что на чертеже не хватает одной линии (чья-то небрежность!), которая обозначает укрепляющую ленту. Мастерские Ферганы засадили срочно перешивать парашюты. Ушла неделя, но время можно было еще наверстать.
Эпизод с рацией. Была бы связь альпинистов с самолетом, может быть, всё по-другому бы обернулось. В 67 году при прыжках на Памирское фирновое плато связь была. Тогда группой альпинистов командовал Овчинников, человек цельный и самостоятельный, на которого надавить нельзя. При первой попытке самолет с парашютистами уже летал над плато, но альпинисты не были готовы. Овчинников взял ответственность на себя и приказал отменить выброску. Через день или два была повторная попытка, и всё произошло удачно.
И было ещё одно обстоятельство, о котором в тот момент никто из альпинистов и рядовых десантников не знал. Было лето 68-го, десантным войскам в августе предстоял совсем другой десант, в Праге. С играми в горах надо было закругляться, начальство поторапливало.
Через год, в 69-м, была организована экспедиция от ЦК ВЛКСМ под руководством В.Т.Галкина для спуска тел. Базовый лагерь расположится как раз на том месте 4600, откуда год назад вертолет снимал спасотряд и раненого. Тела спустили в сторону Саукдары. Двоих похоронили в горах на Памире. В Москве были похоронены испытатель парашютов Томорович и, если память не изменяет, совсем молодой Юмашев.
В том же 69 году был организован сбор МГУ в Цее, руководил сбором Олег Куликов. Среди инструкторов сбора был Валя Цетлин, замечательный человек, хороший альпинист. Среди участников — группа спелеологов МГУ, которые решили совершенствоваться и в альпинизме, а также Андрей Ляхов, Боря Розенфельд с мехмата, Толя Цыцарев и др. Я там не был, поэтому запомнилось плохо, кто туда ездил. Там же был и Юра Зыков со своей женой Ирой Зыковой (Артюшенко) и маленьким сыном Андреем.
На этом сборе погиб Валя Цетлин. Он шел с отделением тройку. Уже спускались. На очередной стенке ребята спустились по верёвке на площадку, а Валя, спускаясь последним, решил спуститься лазаньем. Сорвался, упал на площадку, пролетев совсем немного. Но получил перелом основания черепа... Это был замечательный человек. Интеллигентный, деликатный. Альпинисты бывают грубоваты. Но Валя всегда был вежливым и доброжелательным. Альпинист он был талантливый, с удивительным чувством равновесия. Про него Бонгард говорил: «Цетлин держится на льду как муха». Действительно, он без кошек проходил там, где все остальные могли проходить только в кошках. И по скалам отлично пролезал. Что там с ним произошло, какая случайность?
Весной 67-го я был у него дома по какому-то делу. Валя тогда собирался на п. Е.Корженевской, а я не ехал в горы в тот сезон. Перед расставанием он отвел меня в сторону, так, чтобы жена не слышала, и сказал, где у него в квартире что лежит. На случай, если он не вернётся.
70-й год. СКАН в 70-м году поехал в Каракол. Там были Олег Куликов и Юра Зыков с Ирой и Андреем. Андрею тогда было пять лет. Когда сезон закончился, для спуска вниз наняли ишаков. Юра находился в этот момент в другом ущелье. На ишаках везли общественные грузы и часть личных рюкзаков. Евгений Тамм посадил своего сына, уже подростка, на ишака (сын не так давно болел и не полностью окреп). Для Андрея места не нашлось, и Ира вынуждена была тащить рюкзак и пятилетнего Андрея. В дороге Андрей тяжело заболел, и его еле выходили.
Я в 70-м году по здоровью окончательно выбыл из команды Московского «Буревестника» и поехал с группой университетских ребят в Безенги. Со мной были Игорь Глориозов, Гена Фельдман, Боря Розенфельд (тот, который с мехмата), Леша Писанов (Ефимов), Алла Павличенко, Лариса Григорьева, ещё несколько человек. Инструкторами у нас были В.Целовахин и его жена Ия, оба великие методисты. Они увлекались такими науками, как педология и пр. За 25 - 27 дней, которые у нас были по путёвке, восхождений мы сделали совсем немного. Зато много времени было отведено на разные занятия. Причём, не столько учили самому альпинизму, сколько устраивали всякие экзамены, проверки подготовленности и т.п. Сами занятия, кстати, были не такие уж интенсивные, скорее, наоборот. По крайней мере, я за эту поездку технически почти ничего не приобрёл, да и ребята, наверное, тоже.
В 71-м году погиб Олег Куликов. Как всё произошло, рассказывает Е.Тамм в материале «Записки альпиниста», помещенном в Интернете. Олег как раз перед этим написал докторскую. Потеря для науки, потеря для семьи, потеря для секции МГУ. Потеря и боль для родных и друзей, для всех, кто его знал и любил. Жена Надежда Куликова, в девичестве Блинова, до замужества занималась альпинизмом в секции МГУ. В то время как я пришел в секцию, она уже в горы не ездила. Дети: сын Алеша и дочка Маша. Когда я свою первую дочку назвал Машей, Надежда сказала: «Это ты у нас собезьянничал».
Ниже приведены цитаты из материала Е. Тамма «Записки альпиниста».
... В 1971 году при спуске с пика «25-летия ПНР», восхождение проводилось с целью проверки категории трудности (5Б или 6 к.т.?), трагически погибла связка О.Куликов - М.Бонгард...
... Мне показалось, что мимо нас, справа сверху, вниз налево просвистел по льду камень. Мгновением позже я услыхал снизу страшный, разрывающий тишину, скрежет металла об лед. Не понимая еще, что это значит, не поворачиваясь, бросил взгляд вниз. Только что там были ребята, а сейчас на ледовом склоне их нет. Но тут же над скалами, замыкающими склон, взметнулось сначала одно тело... и исчезло, и почти сразу же, очевидно выброшенное рывком веревки или ударом о камни, второе... и тоже исчезло. Они не зарубились на льду и ... это был конец.
... Место, где лежали тела ребят, легко было определить по свежему выносу скальных обломков от камнепада, вызванного их падением Удивительно, но страховочная веревка не оборвалась. Тела оказались туго спеленаты ею. Было очевидно, что они погибли сразу же, в начале падения. Для транспортировки тел через горловину ущелья надо было собрать там относительно много людей, но это было опасно. Мы временно захоронили ребят в ледниковой трещине и отложили окончательное решение об их погребении до консультации с родственниками, а значит до следующего сезона.
... На следующий год мы перезахоронили тела Мики и Олега в этом же ущелье и закрепили на камне у могилы металлическую пластину с соответствующим текстом. А на огромной скале в основном ущелье, у тропы, недалеко от места базовых лагерей выбили большую памятную надпись.
... Проходят годы, многие лета! Твоя жизнь естественным образом подходит к границе. Чем ближе она, тем мудрее кажутся слова старой песни: «Уж лучше в горах свои кости сложить, чем здешним червям доставаться». Есть и другое высказывание на эту тему: «Лучше, чтобы последним звуком, который ты услышишь в жизни, был скрежет металла о лед в горах, чем визг шин тормозящей машины в душном и пыльном городе». Подумаем, быть может не надо сильно печалиться о судьбе ребят (другое дело о судьбе оставленных ими близких). Быть может надо им позавидовать? Наверное, на этот вопрос можно ответить, только находясь на самой границе своей жизни...
Пик «25-летия ПНР» находится в Туркестанском хребте Памиро-Алая (Матчинский узел). Высота 5207 м. В классификаторе маршрут с ледника Кшемыш — 5А.
После 70-го года в горы я уже ездить не мог. Ребята из МГУ (Игорь Глориозов и др.) уговорили меня весной 72-го поехать на скалы в Крым, в Батилиман (гора Куш-кая). Я им очень благодарен за это, т.к. после поездки началось моё медленное возвращение в альпинизм. В Крыму мне понравилось, и с тех пор я регулярно ездил на крымские скалы раз или два раза в год (на праздник 1 Мая и праздник 7 ноября).
Восстанавливаться я стал в 74 году, когда поехал новичком в «Алибек». Мы поехали вдвоём с Ларисой, Лариса тоже была в новичках. В Домбае я, кстати, встретил ленинградцев, с которыми мы были на сборе в 62-м: Вадима Короткова, Алю Жаркову, С.Калмыкова. Ребята стали уже мастерами спорта, инструкторами.
В 75 поехал с группой третьеразрядников из МГУ на сбор «Буревестника» в Дигорию. Третьеразрядники Юра Лапин, Серёжа Сторчак, Алла Павличенко, Володя Васянин, Букин и ещё один хороший парень, с геологического, фамилию, к сожалению, забыл. С нами поехала и Ира Шилейкис, у неё был второй разряд. У меня тогда был первый разряд, но после перерыва. На этом сборе была моя жена Лариса Борисова, она работала поварихой.
На сборе были ребята, в основном, из двух секций: из МЭИ и из МВТУ, примерно поровну или чуть больше из МЭИ. Из этих же секций были и инструктора. Третьим коллективом был МГУ, но нас было мало, всего, как я сказал, восемь человек. Начальником сборов был МС из МЭИ Лев Алексашин. Среди инструкторов МВТУ был Володя Шполянский. Было также несколько ребят из небольших секций, по одному, по двое.
В частности, там был Вася Елагин, тогда студент, будущий герой Канченджанги. Из какого-то горного института. На сборе за столом с ним всё пикировались братья Куркины из МВТУ, умные ребята и хорошие альпинисты. Вася на сборе показал себя хорошо, вскоре попросился в альпсекцию МВТУ и начал там заниматься. Прогрессировал Вася удивительно быстро. Осенью 76-го на сборе МГУ в Крыму я ходил с ним в связке на восхождение. Мне Лёва Порошин говорил перед этим, что с Васей хорошо ходить, и я, действительно, остался доволен. Вася относился ко мне с уважением, видно было, что он старается, никакого зазнайства или гонора. При этом лез он быстро, прямо бежал по скалам. Тогда я был опытнее и техничнее, но Вася сильнее меня.
Несмотря на свою шумливую, и кому-нибудь могло показаться, дурашливую манеру говорить, Вася был весьма неглуп. Умнее многих инженеров, для которых было проблемой получить освобождение для поездки в горы. Вася сразу решил, что альпинизм для него — главное. Раньше других сообразил, куда дела в стране катятся, бросил работу, зарабатывал на жизнь халтурками. И денег имел больше, и проблем с освобождениями не было: мог уехать в горы или в Крым в любое время на любой срок. Одно время жил рядом со мной, в Коньково, мы вместе бегали на лыжах. Но вскоре поменял свою квартиру на лучшую и переехал в другой район.
Лев Алексашин, человек интеллигентный, мягкий, грамотный альпинист. Но жестко держать ситуацию не умел. Ничего похожего на 62-й год, когда Бонгард всех перемешал и все передружились, здесь не было. Алексашин демократично предоставил возможность ребятам самим формировать группы. Естественно, энергеты захотели ходить с энергетами, МВТУ — тоже со своими. Довольно быстро стало заметным соперничество МВТУ и МЭИ (маленькая группа МГУ не в счёт). Видно было, что они разные. МЭИ немного разгилдяистые, любители поиграть в карты, с настроем, что о них кто-то позаботится (инструктор, руководитель). Могут дать себе поблажку. И МВТУ — собранные, жестковатые, требовательные к себе и другим (у них один попался растеряха, так они его так воспитывали, что он потел, бедняжка, с утра до вечера).
Вспоминая сегодня этот сбор, хотел бы сказать, что и из МЭИ и из МВТУ ребята были отличные, воспитаны, правда, немного по-разному.
Алексашин продукты не контролировал, перепоручил это дело поварихам. Было две поварихи: № 1 — женщина от МЭИ, и № 2 — моя Лариса. № 1 считалась как бы старшей. Но Лариса была умней и не очень её слушалась. № 1 благоволила к МЭИ, Лариса, естественно, стала на сторону МВТУ. Продуктов было много, № 1 вываливала всё самое вкусное на стол, все ели да похваливали. Ребята из МВТУ вскоре сообразили, что что-то идет не так, и стали хорошие продукты не есть, а припрятывать. МЭИ же продолжали вкусно кушать. Настало время более сложных восхождений, и оказалось, что на складе хороших продуктов уже нет, а у МВТУ есть запас. Возмущенные таким «жлобством», МЭИ стали требовать, чтобы все запасы вернули на склад. МВТУ, естественно, отказались. В конце концов, МВТУ часть продуктов выделили для МЭИ, часть оставили у себя, но вернуть на склад, чтобы их там разбазаривали, отказались категорически.
На сборе я ходил с нашими третьеразрядниками, Ира Шилейкис ходила в другой группе. Технически наши ребята были подготовлены хорошо, перед этим мы много занимались и ходили в Крыму. И для меня было полной неожиданностью и разочарованием обнаружить, что ребятам нехватает волевой подготовки и закалки.
Дело было так. Пошли мы на тройку. Инструктором у нас был довольно молодой парень из МЭИ (Апехтин), второразрядник, он и ходил как второразрядник. Вместе с инструктором нас было семеро (или шестеро, кто-то приболел). Мы оставили палатки под самым маршрутом. Наши ребята уверенно прошли до вершины, спустились, прихватив по дороге палатки, по скалам и далее в снежный цирк. Там варили, отдохнули и стали собираться. Инструктор, видя, что ребята копаются, заявил, что если ровно в пять не выйдем, то останемся на ночевку здесь (собирались спуститься до Нахажбиты и ночевать там, где стояли палатки других отделений). И вот ровно пять, инструктор, Алла и я стоим с рюкзаками за спиной, а из ребят кто закрывает рюкзак, кто заталкивает последнюю вещицу под клапан. Инструктор решил проявить принципиальность и говорит: «Остаёмся». Остаёмся, так остаёмся, снимаю рюкзак и начинаю работать, Алла тоже начала готовиться к ночлегу. А мальчиков как громом поразило, так они не хотели ночевать на снегу. Сначала пробовали уговорить инструктора, но тот уже упёрся и ни в какую. Потом они, наверное, час сидели в оцепенении, и уже в сумерках поставили свою палатку кое-как.
Зато у Иры с волевой подготовкой было всё в порядке. На этом сборе Ире довелось попасть в холодную ночевку. Потом она с восторгом вспоминала, как они всю ночь просидели на ледорубах.
У Иры был второй разряд, инструктор ей был не нужен (как, впрочем, и мне, но мне всё равно с кем было ходить: с третьим разрядом или со вторым). У Иры в МГУ партнёров не было, и ей пришлось искать группу. В конце концов, группа у них слепилась: двое ребят из МВТУ, Ира и ещё двое ребят из малых вузов. Один из них Виктор Худак.. Этот Виктор, очень милый мальчик, всё стеснялся, что у него немного нехватает до второго разряда. И очень старался показать, что он, фактически, как бы второразрядник. Пошли они на 3Б, руководил парень из МВТУ. Взошли, начали спускаться дюльферами. Руководитель спускался первым, делая станции и навешивая верёвки, Худак — последним.
Прошло десять лет со времени трагедии на Ушбе, и правила спуска изменились. Теперь с помощью репшнура не продёргивали. Требовалось, чтобы вся группа спускалась по дюльферной верёвке с дополнительной страховкой другой верёвкой, и только последний спускался по двойной верёвке со схватывающим. В теории считалось, что перед спуском последнего станция уже проверена предыдущими членами группы.
Так они и спускались. Спустился руководитель, набил крюки, закрепил нижний конец дюльферной. Спустились с верхней страховкой ещё двое, стали на самостраховки. Наверху Виктор, дюльферная верёвка на карабине, карабин на крюке. Ему надо выщелкнуть дюльферную, сощелкнуть её со страховочной так, чтобы они проходили через петлю из репшнура и могли быть продернуты снизу. Верёвку с карабина он снял, но карабин снять с крюка никак не мог. Возился долго, жалко было оставлять карабин. Пробовал выбить крюк, тоже не получилось: крюк был забит крайне неудобно. Наконец, руководитель велел оставить карабин и спускаться. Тогда он добил снова крюк и повесил двойную верёвку не на петлю из репшнура, а на этот карабин, решив, видимо, что крюк надёжный: и ребята на нём спускались, и выбить его не смог. Начал спускаться, через несколько метров крюк выскользнул, и Виктор стал падать. Ударился об полку, где стояли ребята, сшиб их (они повисли на самостраховках), пролетел ещё 30 метров и повис на основной верёвке... Его уложили, он был без сознания, Ира и один из ребят всю ночь грели его своими телами, а двойка ушла вниз за помощью. К утру он умер. На спасработах Ира показала себя хорошо.
На спасработах мы с Букиным выполняли функции ретранслятора и были в курсе событий. Руководил спасработами кто-то из инструкторов МЭИ (С.Шакин), но фактически координировал все группы Володя Шполянский. С рацией бегал по леднику, стараясь поймать связь то с той, то с другой группой, выяснял, что они делают, и давал ненавязчивые, но дельные указания.
Володя был замечательным альпинистом. Исключительно грамотный, умный, с трезвым взглядом на вещи. Ещё студентом Володя быстро продвигался в альпинизме. В 1957-м, совсем молодым, он прошёл в команде Ерохина рекордный траверс Дыхтау-Коштантау с подъёмом на Дыхтау по Северной стене. В 58-м во время траверса Победы Володю (как и наших Локшина и Фещенко) Ерохин отправил сопровождать Галустова. Не дошли до вершины ребята совсем немного. Ерохин, видимо, считал, что ребята траверс прошли, а кто там записку поменяет — не важно. Когда произошло разоблачение, и у ребят отобрали медали, Володя сильно переживал. Он заболел, не мог ходить в горах, потом восстанавливался, потом снова бывало хуже, опять восстанавливался... Ездил в горы, работал инструктором, ходил на пятёрки. Но, конечно, реализовать потенциал, заложенный природой и тренировками, так и не удалось. Все, кто его знал, наверняка вспоминают о нём с огромным уважением. Володя всегда тепло относился к МГУ, наверное, в память об объединённых альпиниадах. Когда мы с Зыковым были молодыми, он над нами немножко шествовал.
Совсем недавно, после того, как это всё было написано, мне попалась книга «Альпинисты МЭИ», (изд. МЭИ, 2004) с воспоминаниями Алексашина. Захотелось добавить ещё немного. Вот Алексашин пишет, что не может вспомнить о деятельности Коленова и Грекова, и о своей деятельности помнит очень мало (стр. 90). У меня в памяти кое-что сохранилось.
В Дигории мы находились на правах выездного филиала а/л «Торпедо», который находился в Цее. Представителем лагеря, как-бы нашим куратором, был инструктор лагеря Э.Греков. Греков выбрал мудрую линию поведения: на Алексашина не давил, в спортивные дела особенно не вмешивался, изредка принимал зачёты и подписывал бумаги. В результате имел массу свободного времени. Это время он проводил на берегу горной речки с удочкой, пытаясь выудить в ледяной мутной воде форель.
Коленов был совсем другим. Здесь он находился в должности начальника КСП (контрольно-спасательный пункт). Раньше несколько лет работал начучем в альплагере «Химик» (Уллутау). Личность известная, почти легендарная. В разговорах между собой молодые альпинисты: например, не спрашивали: - «Поедешь в Химик?», - а спрашивали: - «Поедешь к Коленову?» Говорили, что там он начал спиваться, и его из Уллутау попросили. Человек с сильным характером, властный. В трезвые периоды между запоями энергично принимался за работу. Выпуск групп он взял под свой контроль: После выпуска у Алексашина и начспаса сборов надо было идти выпускаться к Коленову. Коленов контролировал всё тщательно: и снаряжение, и знание маршрута, и тактический план, и соответствие правилам горовосхождений. Всё в целях повышения безопасности. Всё бы и ничего, но Коленов принимал только с 10 до 12 дня. Ни минутой раньше и ни минутой позже. В результате оформление и выпуск занимали два дня. Хорошая погода, собрались, но до двенадцати не успели к Коленову. Всё откладывается до десяти следующего дня, а там и погода испортилась. Получалось, что увеличивалась не безопасность, а опасность. Алексашин этого безобразия как бы не замечал, а, скорее, побаивался вступать с Коленовым в конфликт.
(Когда пришли в страну мутные времена, поведение бывшего «демократического» президента напомнило мне поведение Коленова. Те же провалы в запои с чередованием вспышек энергии и напора, то же стремление продемонстрировать волю, самоутвердиться под видом заботы о деле).
В 76-м году меня пригласила Соня Винокурова из областного «Труда». У них был сбор в «Уллутау», на 20 дней по путевкам, потом перворазрядники остались ещё на небольшой сбор (дней на 10). Там я сходил на две 5Б. Хотя физически ещё не восстановился как следует, но лез и работал на маршруте уже хорошо. Ребятам я понравился и потом несколько лет ходил с этой командой. Там я подружился с замечательными людьми и альпинистами Толей Винокуровым, Витей Мерлисом, Юрой Калагиным, Юрой Джапаридзе, Наташей Ни (Соню я знал давно), а также Стасом Охрименко, Колей Опойцевым, Мишей Пархутой, Валерой Прокопенко, Г.Секачёвым и др. Лидером команды и руководителем всех поездок был Винокуров. Когда мы ездили в Фанские горы, я рекомендовал пригласить в команду Сашу Карзанова из МГУ. Саша был прекрасным скалолазом, а в команде ещё больше вырос и сделал ряд замечательных восхождений. На стенных восхождениях Саша, как правило, ходил первым, это у него получалось лучше всего.
Секция МГУ начала ездить в Крым с 70-го или с 71-го. Я поехал первый раз с ребятами весной 72-го, на Майские праздники. Это было плохое время для меня, я болел, уже не думал активно заниматься альпинизмом. К тому же мне шёл тридцать шестой год. Боря Резников даже называл меня «Не ходячий альпинист». Ребята приехали ко мне домой и пригласили в поездку. Особенно настойчиво звал Игорь Глориозов. Спасибо, уговорил. Я на скалах лазить не собирался, думал, посмотрю на море, поброжу по берегу. Но поездка оказалась очень удачной для меня, там я ожил.
Мне дали отделение новичков, человек восемь или десять, в основном, девушки. Занимался я с ними по полной программе. Страховка, работа с веревкой, спортивные спуски, спуск дюльфером. Учил прыгать с камня на камень. Много занимались скалолазанием - на камне на пляже и на скале, где «Африка». Кажется, даже взаимодействие связок отрабатывали. В ту поездку ни я, ни мои новички на маршрут не ходили. Ходили разрядники, и re, кто был в Крыму не первый раз.
Тогда в МГУ к крымским скалам относились робко. Ходили, в основном, на единичку, самые сильные сходили ещё и двойку. По тем временам двойка была достижением. Всего там было человек тридцать-сорок, среди них Игорь Глориозов, Боря Розенфельд, Саша Карзанов, Ира Шилейкис, Коля Ветчинкин, Гена Фельдман. Современной дороги под Куш-каю не было, спускались и потом уходили по старой дороге с серпантинами. На скалах занимались только до обеда, после обеда наслаждались жизнью. Кто на пляже, кто читал, кто к экзаменам готовился. Вечером костёр и много красивых песен.
Среди других в моём отделении новичков были Ира (Ирочка) Перфильева, студентка ВМК (вычислительная математика и кибернетика) и Алла Васюта, студентка биофака. Ирочку привела Ира Шилейкис, они были с одного курса. Перфильева отличалась полным отсутствием страха. Лазание у неё получалось легко, по крутой скале шла, как по земле. А Ира Шилейкис в тот приезд лезла тяжело. Но зато она страстно любила альпинизм, прошло время, она научилась и лазить, и бегать. В 76 году она лезла уже хорошо, прошла крымскую пятёрку.
На Аллу я обратил внимание, когда она дежурила. Всё делала, видно было, что не москвичка. Во время второго или третьего вечернего костра, когда ребята по очереди исполняли разные песни, Алла попросила гитару. Немного побренчала задумчиво и запела... Сначала негромко, низким голосом, а потом распелась. Удивительно красивые, протяжные песни полились над костром, в тихом уютном лесу, и забылось и море, и скалы. Очарованные, все слушали. Потом стали понемногу подпевать. Алла принесла много новых красивых песен.
Жили мы в ту поездку под скалами долго, 10 дней. Уезжали 8-го мая, ловили попутки уже наверху, на трассе. Отправлялись группами по 2-3 человека, как повезёт. Нашу троицу подобрал автобус с экскурсантами, мы уехали самыми последними. Ехать было интересно, экскурсовод рассказывал о боях за освобождение Севастополя, но в результате нас завезли на ту сторону бухты. Пока мы добирались до вокзала, поезд ушёл. Прямо на глазах поезд отходил, опоздали мы минуты на три. Делать нечего, мы ушли на гору, что за вокзалом, там ещё внизу танк стоит, и на вершине среди молодых посадок поставили палатку. Утром, уже 9-го, наблюдали парад моряков на подводных лодках, и как командующий на катере объезжал их и поздравлял. А потом спокойно уехали в Москву.
Новички-москвички приезжали, как правило, не умея ничего делать, разве что глазки строить. Обучались уже на месте и еду готовить, и палатку ставить, и посуду мыть, и по скалам лазить и много ещё чего. Потому что девушки они были, как правило, хорошие, способные и старательные.
Осенью 72-го мы съездили на разведу под Сокол, заодно научились пить вино в Новом Свете. В этой поездке были Карзанов, Ветчинкин, две девушки — новички из секции, кто-то ещё, может Рафик? Карзанов с Ветчинкиным сходили двойку, после чего сильно себя зауважали. Саша в одном месте даже повесил лесенку.
Под Сокол мы потом ездили потом много раз, пока не стали скалолазов оттуда гонять. В Новом Свете покупали шампанское и привозили по 2-3 бутылки в Москву. Тогда я узнал, что такое «Брют». «Брют» покупал Коля Ветчинкин, он и объяснил мне, что именно новосветское шампанское «Брют» высоко ценится.
Поездки в Крым стали регулярными. Ездили по два раза в год, на 1 Мая и на 7 Ноября. Ездили в район Нового Света (под Сокол и со стороны Морского), в район Батилимана (Куш-кая и мыс Айя) и в район Форос — Мелас (под Мшаткой, Форосом, Форосским кантом, позже начали ездить под Парус). Мне, например, больше других запомнились поездки на Сокол весной 73 года и на Форос осенью 76 года (см. далее).
Росло умение лазить, росла сложность маршрутов. С Крымом освоились, былой робости уже не было. Стали ходить на крымские тройки, потом четвёрки и пятерки. Альпинисты Рафик Мухамедшин, Гена Фельдман, Саша Карзанов, Юра Лапин, Боря Погодин, немного позже Саша Гогин быстро прогрессировали. Первопроходцем чаще выступал Саша Карзанов. Он одним из первых стал ходить на пятёрки, прошёл такие маршруты, как «Штаны» на Кушкае и «Ворота» на м. Айя. Ю.Лапин преодолел психологический барьер, пройдя в Батилимане «Параболу» (тройка). Потом он ходил «Семёрку» на Форосе. Наиболее сложным моим и Юриным был маршрут на Восточный Сокол, который мы прошли с ним в двойке.
Напомню, что это происходило в семидесятые годы. Позже, в восьмидесятых, подросла целая плеяда более молодых скалолазов, которые подолгу бывали в Крыму, ездили небольшими группами, и которым уже были доступны любые крымские пятерки. Фактически эти ребята были не столько альпинисты, сколько скалолазы.
Я тоже начал ходить на маршруты, и ездил уже в роли как бы выпускающего. Обычно поездка занимала неделю. С учетом субботы-воскресенья с двух сторон это занимает 9 дней. Из них непосредственно в Крыму для занятий получается чистыми 6 дней. С учётом праздников освобождаться на работе приходилось на три-четыре дня.
Обычно приезжало много новичков. Ещё в поезде мы делили весь состав на группы по три-четыре человека, и каждым таким отделением руководил более опытный альпинист. Эти руководители занимались со своими отделениями, водили их на единички. Обязательно проводили занятия по страховке.
В планировании выходов я старался подражать тому, как это делал Мика Бонгард в 1962 году на сборе в Алибеке. На единички и двойки ходили группами по четыре человека, как в горах: руководитель и участники. Я хотел, чтобы ребята с самого начала приобретали опыт руководств и принятия самостоятельных решений. Человек прошёл одну-две двойки участником, потом идёт на двойку руководителем (Конечно, на сложные маршруты более опытные ребята ходили отдельными связками). Обязательно делали разборы, только книгу разборов не вели.
Чем хорош Крым? Лезешь в рубашке, в хорошую погоду, на уровне моря. На тебя не действует ни высота, ни рюкзак, ни угроза попасть в непогоду. Можно пробовать пролезть первым более крутые скалы. Возникает привычка не бояться крутизны, умение оценивать, проходим для тебя этот участок или нет. Крым — великолепная подготовка, прежде всего психологическая, для прохождения сложных стен, например, в Фанских горах или на Кавказе.
Лет через 10-15, не помню точно, я был с командой А.Ф.Винокурова в ущелье Каравшин и наблюдал, как ребята шли на вершину 4810 по стене. Это уникальная по сложности стена. Там первыми лезли Комаров и А. Щербаков, ребята, прошедшие до того все сложные маршруты Крыма.
Крым в то же время великолепный отдых и для тех, кто не собирается ставить рекорды в больших горах. Просто удивительно, как за шесть дней успевают окрепнуть молодые ребята, студентки и студенты: приезжают бледные, а уезжают посвежевшие, загоревшие. Каждое утро зарядка у моря, окунуться после зарядки. Чтобы нагрузка была побольше (когда возвращаешься от моря), я старался ставить лагерь высоко. Кроме того, повыше морской воздух смешивается со степным...
Резников этим поездкам не препятствовал, но и не поощрял, считал так, безвредным занятием. Конечно, если альпинизм должен состоять в подготовке к восхождениям на Хан-Тенгри, пик Победы или пик Маркса, то он, наверное, и прав.
С Борисом Резниковым я познакомился в 62-м году. Он приехал на сбор в Алибек как член секции СКАН. Не знаю, где он работал в это время, в МГУ или в Академии Наук. Но в 70-е годы, когда он был председателем альпсекции МГУ, Борис Аронович работал на физфаке сотрудником исследовательского института.
После тренировочного выхода, где Резников показал себя довольно медлительным, у него начались проблемы. Молодые участники не хотели с ним ходить. Все придерживались тогда взглядов, что ходить надо быстро: меньше шансов попасть в непогоду, да и вообще это более спортивно. Быстрота должна обеспечиваться хорошей физической, технической подготовкой и собранностью. Лично я тоже был сторонником этого стиля, но считал (и сейчас считаю) допустимым и медленное хождение. Если люди хотят ходить медленно, пусть ходят, это тоже альпинизм, лишь бы было надежно и безопасно.
Бонгард не стал его никому навязывать, предложил самому договориться. Боря, в частности, подходил и ко мне. Я ответил, что не против. В моей группе были Витя Сертун, Валя Швилкин и Аля Жаркова из Ленинграда. Витя, узнав, что с нами собирается ходить Резников, заволновался, собрал группу и от имени группы заявил мне, что они настаивают его не брать. Я Резникова совсем не знал, поэтому со своей стороны настаивать не стал и согласился с группой. Пришлось ему отказать. Его взял Игорь Мильштейн, они сходили, кажется, на тройку «Б», после чего Игорь, сам не очень быстрый, заявил: «Уж очень он медленно идет».
Потом, в самом начале 70-х, Боря появился в секции МГУ как сотрудник физфака, имея полные права заниматься в секции. К тому времени он был зрелым альпинистом, выезжал в азиатские горы, делал высотные восхождения. Очень скоро Резников стал во главе секции, организовывал выезды разрядников по удаленным углам, чаще в Каракол. Он говорил, что хочет забраться «подальше от начальства».
Вообще-то ребята из МГУ не хуже других, и могут выдерживать конкуренцию с любой командой, ходить наравне с МВТУ и т.д. Но Резников, сам своеобразный альпинист, не хотел, видимо, критики в свой адрес и прививал комплекс неполноценности своей команде.
Тем не менее, Резников проводил большую работу. Окончил инструкторскую школу, отстажировался и стал фактически тренером команды. Несколько лет был председателем бюро секции. В поездках ребята подрастали. Магницкий, Таня Лозинова, Боря Розенфельд (Босик) с мехмата, другой Боря Розенфельд с экономического, Гена Фельдман, Оксана Грицай, Игорь Глориозов, Боря Погодин, Данилов и его жена Костюченко, Андрей Макаров и др. Ребята взрослели, набирали разряды. Съездили на Юго-западный Памир.
Резников отбирал людей по принципу «чтобы с ними было приятно ходить». Характерен в этом смысле случай с Г.Фельдманом. (пропуск)
Ребята росли, стали высотниками, но и сам Боря приобретал опыт и рос, уже не казался таким медлительным. Он с командой включился в работу экспедиции Московского «Буревестника» в районе Хан-Тенгри. Здесь эмгеушным ребятам пришлось ходить и взаимодействовать с альпинистами МВТУ, воспитанными Овчинниковым. У Резникова начались конфликты.
Года два назад, как-то я болтал с В.Засецким, зашла речь об этих временах. Володя вспомнил Резникова и отозвался о нем резко отрицательно, хотя столько уж лет прошло, и быльём всё поросло. Справка: Засецкий — известный альпинист из МВТУ, много лет был председателем секции альпинизма Московского СДСО «Буревестник».
Кончилось всё совсем уже из ряда вон. В очередной поездке в отдаленный район связались с Орешко. Там с этим Орешко крупно поссорились. Суть дела не знаю, и знать не хочу, что-то из-за денег. Но по приезде в Москву Резников подал на Орешко в суд, и спортивные функционеры вынуждены были участвовать в судебных тяжбах. Какое пятно на альпинистах!
Вспоминаю свою первую 4А, 62-й год. Мы ещё на пути к вершине, дело к вечеру, и наша палатка уже стоит на гребне. Мика Бонгард увидел вдали незнакомую группу, которая спускалась по нашему маршруту с вершины. « - Вон ребята идут, давай им чаю приготовим!» - И мы сразу принялись кочегарить примус, готовить чай и угощение. Дружба, братство всех альпинистов — так нас приучали. А тут альпинисты судились с альпинистами... (Не хочу собак вешать на Резникова, вполне вероятно, что в склоке с Орешко он был прав, а Орешко не прав. Но судиться?)
На физфаке Борю тоже «обижали». Кругом враги. Сейчас он в Израиле, может, там его не обижают.
Руфину Григорьевну нельзя не любить. При Резникове секция напоминала то ли политическую партию, то ли религиозную секту. Я не думаю, что он этого хотел, просто так получалось из-за его характера, а характер у него был сильный и тяжелый, а также из-за его мировоззрения. Руфина же, щедрая душа, хотела сделать из секции большую дружную семью, где все члены секции — её дети. Вместе и в праздники и в будни, и в Москве, и в горах.
Руфина организовывала сборы, добывала путевки. Ребята набирали разряды, многие становились инструкторами. Занималась она и воспитательной работой, вытравливая свойственный вообще МГУ эгоцентризм. Секция начала крепнуть. Прятаться по углам перестали, Руфина, наоборот, гордилась своими воспитанниками.
И опять трагедия. В очередной сезон, летом, секция собиралась выехать на Алтай. А перед этим зимой решили устроить сбор на Эльбрусе. Народу туда поехало довольно много. Стали делать акклиматизационные выходы на склоны Эльбруса. При спуске, уже внизу, у самой дороги попали в лавину. Ребят откопали, но четверо были уже мертвыми.
Несколько лет спустя этот склон показал мне Серёжа Вышенский. Серёжа тоже попал в лавину, лежал под снегом, слышал разговоры спасателей. Слава Богу, остался жив. Были мы с ним там в мае, склон, действительно, совсем небольшой, порос травой, внизу дорога, выглядит совсем невинно. А тогда ребята почти спустились, весёлые, возбужденные, счастливые. Склон оказался перегружен, мгновение и ... обвал.
Руфина Григорьевна все хлопоты, всю тяжесть взяла на себя. Ей тогда очень досталось, слегла в больницу. Конечно, никакого Алтая...
На этом я хочу завершить воспоминания. Время Руфины ещё очень свежо, прошло каких-нибудь двадцать лет. Многие из тех, кто будет читать, знают об этом времени больше меня.
Все альпинисты знают Арефьеву, а для неальпинистов справка: Р.Г. сотрудница химфака, Мастер Спорта по альпинизму, мне почти ровесница. Активна до настоящего времени, руководит альпинистским лагерем в Фанских горах (это между Душанбе и Самаркандом, в Азии). Человек, действительно, замечательный. И не дай Бог кому-нибудь попасть в беду, у Руфины первый же порыв — помочь, помочь не задумываясь...
В декабре 2009 г. Р.Г. написала статью «Время Р.Г. Арефьевой», которая значительно расширяет эту краткую главу.
В тексте про Олега Куликова Е.И.Тамм цитировал следующую песню:
В высоких горах бушевала пурга,
От холода камни стонали.
И там, где людей не ступала нога,
Товарищи наши шагали.
Товарищи наши
шагали
В горах на
Кавказе.
Их место пустует за нашим столом,
Но плакать о них не позволим,
Мы молча стаканы наполним вином,
Пусть песня расскажет о горе.
Пусть песня
расскажет о горе
В горах на
Кавказе.
Мы смерти не ищем, нам хочется жить.
Но, если с землёй расставаться,
Уж лучше в горах свои кости сложить,
Чем местным червям доставаться.
Чем местным
червям доставаться
В полях
Подмосковья.
В те стародавние времена песни сочиняли так: брали популярную мелодию и к ней новые слова. Данная песня — мелодия от песенки Утёсова «У чёрного моря». Такими же является и знаменитая «Баксанская» (Где снега тропинки заметают...), а также: «Голубая пижама», «Оставив девушек в долине», «Царица гор» и др. Но, зато какие слова!
Проверь, обдумай каждый шаг.
Здесь камень враг...
Или
Подъём тяжёлый — опасен спуск...