Р.Г. Арефьева ТАК БЫЛО (воспоминания о Юрии Визборе) О Юрии Визборе написано много: журналистами — как о журналисте, актёрами — как об актёре, альпинистами и горнолыжниками — как о спортсмене, да и просто знавшими его людьми — как о замечательном умном человеке. Во всём талантливом многообразии его профессиональной деятельности и увлечений было многообразие знакомых и друзей, которые с удовольствием и искренностью делились с нами воспоминаниями об общении и дружбе с Юрием Визбором. Я расскажу о нескольких коротких эпизодах из жизни Юры, связанных непосредственно со мной, в которых, на мой взгляд, раскрывались его душевные качества. Р.Арефьева, март 2005 г.

Песня

Была зима на Кавказе. Горные лыжи, солнце, много-много снега, гитары и песни. Володя Копалин виртуозно играл на гитаре, а лучше всех, несомненно, пел Юра Визбор свои песни и песни других авторов. Все их знали наизусть, все пели и подпевали, все ждали новых песен. Знавшие меня в те годы говорят, что я была восторженная, с глазами, излучающими радость жизни, всегда в окружении друзей. Внимание, проявленное ко мне Юрой, я ощутила и приняла, как внимание и заботу старшего о младшей, хотя разница в возрасте была всего несколько лет. Юра с друзьями уехал с гор раньше меня, а вскоре я получила подарок ко дню рождения. Это была кассета с записью песен в исполнении Юры под гитару Володи, в конце записи каждый из них сказал тёплые поздравительные слова, а потом — сюрприз — песня новая, первый раз исполняемая. Мне подарок! Песня эта «Дочка Большой Медведицы».

В некоторых изданиях Юриных песен год написания значится 1965-й. А написана она была в марте 1963 года. Кассета (это была бобина), к сожалению, не сохранилась, а живые свидетели есть.

Дом

Дом на Неглинной, комната в коммунальной квартире, где столько нас перебывало. Всегда открытая дверь. Ввёл в дом и познакомил меня с семьей сам Юра, шутливо сказав: «Будет сестрой». Приветливая Ада с нежным голосом и неповторимыми песнями, Танечка с беленькими льняными волосиками. Все мы тогда были бедны материально, но никто этого не ощущал. Это было время, когда дарили друг другу перепечатанные на машинке книги прозы Цветаевой и Мандельштама, стихи Гумилёва, Бродского и др. Юра счёл драгоценным подарком к Новому году рукописный текст «Рождественского романса» Иосифа Бродского, сказав, что это песня, даже без музыки. Меня приятно удивило, что открытку с текстом Юра хранил много лет.

Гитара

«Обучаю играть на гитаре...»
Юрий Визбор

Я тоже прошла краткий курс обучения. Юра сказал, что если я выучу хотя бы 5 аккордов (гитара была семиструнная), то они очень украсят мое пение.

Уроков было несколько. Сначала я терзала 5 аккордов в миноре, потом 5 аккордов в мажоре. Стало получаться. Не нравилось только, что учитель слишком пристально наблюдает за процессом и, улыбаясь, сверлит меня глазами всякий раз, когда я беру гитару, повторяет: «Положи гитару, возьми снова, играй, положи, возьми...» и улыбается. Что я делаю не так — не пойму. Наконец, он заметил мою растерянность и смущение, и успокоил. Ему, оказывается, было просто любопытно, как располагалась грудь относительно гитары — над гитарой или за гитарой. Конечно, смеялись. Но всякий раз, когда я потом брала гитару в руки, я улыбалась. Пять аккордов я освоила и пользовалась ими довольно успешно.

Машина

В семидесятых годах мы с сыном жили в Проточном переулке на Смоленской в маленькой комнате двухэтажного дома, практически без удобств, да ещё с обваливающимся потолком. К нам приходили члены комиссии из так называемого отдела по учёту и распределению жилплощади, задирали головы к потолку, прогнувшемуся над детской кроватью. Приняли решение: «Жить можно, поставить подпорку!». Подпорку поставили из неотёсанных брёвен. Свои «хоромы» мы стали называть «колонным залом».

Юра бывал у нас, а однажды появился в «колонном зале» вместе с нашим общим близким другом Вадимом Самойловичем, сказав, что у них ко мне очень важное дело. Дело оказалось, действительно, важным, но показалось мне странным: Юра покупает новую машину и просит меня согласиться на то, что все документы на эту машину будут оформлены на моё имя, т.е. Юрина машина будет как бы моя. Я понимала, что проявлена высшая степень доверия. Ну, а если так доверяют, то я, конечно, соглашаюсь, получив предварительно разъяснения, почему Юра не может купить машину на своё имя. Существовало в те годы дурацкое правило, если ты продал машину, то купить новую сразу не можешь, а только через какой-то срок и немаленький.

Наступает день, когда мы из сберкассы на ул. Чайковского забираем кучу денег, пять с лишним тысяч, по-моему, и едем чёрт знает куда к месту продажи: подошла наша очередь на покупку машины. Огромная толпа, выкликают номера счастливчиков, перед самым закрытием зовут и нас. Мы были последними покупателями в тот день, оказалось, что и выбирать-то уже не из чего — без явных дефектов осталась всего одна машина. Нам предлагают приходить завтра. Но измученные и голодные мы молча смотрим друг на друга, идёт диалог без слов и вдруг, в один голос: «Берём эту!» И поехали! Сижу рядом и слышу: «Лучшая на свете, прекрасная, послушная, девочка моя хорошая, любимая!». Так всю дорогу и не только в этот день. Конечно, машине были адресованы все эти любовные излияния. Машина благодарно служила до последнего дня жизни Юры.

Сестра

Поскольку по документам владела машиной я, приходилось периодически оформлять для Юры доверенности. Когда мы пошли первый раз в нотариальную контору в центре Москвы, нам учинили настоящий допрос: что, кто, зачем, почему и пр. Строго спрашивали, например, в каком родстве мы состоим, на что Юра твёрдо и навсегда определил: «Она моя сестра». В дальнейшем, чтобы избавиться от расспросов, мы только в этой конторе оформляли доверенности.

Маме своей, Марии Григорьевне, Юра объявил о нашей «родственной связи», нужной для дела. Она очень хорошо относилась ко мне и совсем не была против наших «родственных отношений».

Уезжая летом в горы, я всякий раз очень переживала, убеждала Юру, что мне необходимо на всякий случай оформить на его имя дарственную или ещё какой-либо документ. Мало ли что со мной может случиться. Я ходила на серьёзные восхождения, альпинисты знают, что и на простых маршрутах возможны ЧП. Но всякий раз он категорически возражал, запрещал даже думать об этом, говорил, что с кем бы из нас что не случилось, наше доверие друг к другу гарантирует в любой ситуации правильные действия и поступки. Первый документ был оформлен мною после Юриной кончины. Это доверенность на продажу машины.

Мой дом

В коммуналке в Проточном окончательно обвалился потолок в «колонном зале», но не по своей воле — ему помогли обвалиться. Помогли всё те же Юра и Вадим. Об этом, пожалуй, за давностью можно и рассказать. На поставленную несколько лет назад в нашей комнате подпорку и на фразу: «Жить можно» из уст чиновников мы отреагировали как на пощёчину. Нам с сыном предлагали жить и радоваться в 12 м2 комнате в перенаселённой коммуналке без удобств, с неистребимыми тараканами и мышами, да ещё и с подпоркой, похожей на виселицу. Было лето 80-го года, мы с Серёжей уехали в горы, в любимые Фанские горы, а автор песни «Фанские горы» Юрий Визбор и руководитель моей диссертации Вадим Самойлович собрали «Совет в Филях» и решили, что если потолок совсем обвалится, то тогда нас точно переселят. Значит, надо помочь потолку обвалиться. Техническую подготовку осуществлял Вадим, он раздобыл домкрат и нашёл главного исполнителя намеченной программы, так что к нашему возвращению из дыры в потолке торчали доски, а на детской кровати лежали здоровые куски штукатурки. Соседи сказали, что кто-то шлялся по чердаку, топал, вот поэтому и случилась такая неприятность. Ещё одна неприятность имела место — я вернулась с гор в гипсе до колена, а надо было идти к районному начальству. «Злодей», который устанавливал подпорку, увидев меня, спросил: «Что случилось?» Я подумала, что он интересуется, по какой причине я снова пришла к ним, поэтому честно ответила: «Потолок упал». Человек побледнел, потом куда-то убежал, потом в кабинет забегали другие люди, и через несколько минут у меня в руках было разрешение на просмотр маленькой отдельной квартиры. А я, вдруг, поняла, почему поднялась такая суета: чиновник решил, что потолок упал мне на ногу, а на ноге — гипс. Давая адрес, меня предупредили, что квартира в очень плохом состоянии, но других вариантов не будет.

«На дело» мы пошли втроём: Вадим, Юра и я. Место нам понравилось — в тихом дворике за МИДом, но увиденное внутри квартиры лишило всех дара речи. Там не было пола, со стен ободрана штукатурка, разбиты ванна и унитаз, а уж о запахах лучше не вспоминать. Оказывается, в этой квартире жили старые набожные люди с десятками кошек и собак. Стариков отправили в дом для престарелых, а квартиру вместе с животными опечатали. Бедные звери сожрали и разорили там всё, что можно, пока соседи не вызволили их из неволи.

Я растерянно смотрела на Юру и Вадима, в тот момент мне нужны были их поддержка и понимание. А они молча оглядывали квартиру с каменными лицами. И, вдруг, Юра оживился и уверенно сказал, что всё тут можно отремонтировать, и будет уютный дом. Вадим молчал, но через некоторое время кивнул головой, сказал пессимистично: «Возможно». Твёрдость и определённость Юриного ответа выгнала из моего состояния неуверенность и ощущение одиночества, сделала все предстоящие трудности вполне преодолимыми. И Юра оказался прав: в той маленькой квартире было уютно и тихо, под ковриком у входа всегда лежал ключ. Порой мы с сыном гадали, кто к нам приехал и чьи рюкзаки лежат в доме.

Мой сын Сергей учился тогда в Гнесинской музыкальной школе. Он приводил Юру в восторг и изумление умением легко переводить его песни на нотный язык и игрой на фортепьяно. Тогда ещё не выходили сборники Юриных песен с нотами.

Когда все трудности были позади, я заболела. Должна сказать, что обо всех обследованиях позаботился Юра. Он возил меня на консультации, а когда страшный диагноз не подтвердился — ликованием разделил со мной радость.

Болезнь

Возможно, обширный инфаркт был предвестником страшной болезни, уничтожившей Юру в 1984 году.

Перед моим отъездом в экспедицию и Юриным пятидесятилетием мы оформляли очередную доверенность на машину. Юра с Ниной заехали за мной, Юра жаловался на боли в правом боку, а Нина тихо сказала, что дела плохи. Когда в середине августа я вернулась в Москву, сомневаться в плохом не приходилось. У Нины была масса дел, возникших в связи с Юриной болезнью, которые надо было решать. Поэтому мы договорились, что Вадим Самойлович продлит мой отпуск в университете, и я буду находиться с Юрой, когда Нине необходимо уходить по делам. Благо по московским меркам мы жили рядом.

Большую часть времени моего «дежурства» мы проводили вдвоём. То мы сидели на кухне, разговаривая, пока я готовила вегетарианскую еду, то в комнате, где пересмотрели массу фотографий (конечно, с комментариями), перечитали какие-то записи — заметки и стихи. Несмотря на то, что Юре становилось хуже (боль не отступала, иногда становясь невыносимой), он надеялся на улучшение. Все наши разговоры были не только его воспоминаниями о прожитых годах, о любимых и любящих, о детях, женах и друзьях, но и о планах на будущее. Это были Юрины откровения, которые я оставляю при себе.

Я видела Юру в жизни счастливым, влюблённым, добрым, бесхитростным, принципиальным, мужественным.

Я видела его потухшим, познавшим предательство.

Я видела его умирающим, переносившим мучения с Большим Достоинством и Великим Мужеством.

P.S. Фанские горы